За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге - [49]

— Что, красиво? — заметив, что Петька любуется окрестностями, впервые за всю дорогу улыбнулся его спутник. — Нравятся наши горы?

Петька кивнул.

— Вот и запомни, — сказал парень. — Это Самурские горы. Потом до самой Кедровки пойдут Синие. Так и называется: Синий хребет. Я нашу тайгу да речки с сопками люблю тоже. Везде ездил, все повидал. А вот вернулся, и больше уже не уеду…

Если бы Петька вздумал писать в дневнике обо всем, что увидел во время путешествия на батах, ему не хватило бы и пяти тетрадей. Но он в подробности, конечно, не вдавался, и поэтому изложил все на нескольких страницах.

«2 июля. На ночь остановились у охотников за растениями. Их тут целая семья: отец, мать и двое мальчишек. Все лето они собирают полынь, багульник да ландыши, сушат их, а потом сдают в аптеку.

Утром позавтракали и почти сразу выплыли в большую реку. Я даже растерялся: не река, а речища. Вода от солнца блестит, глаза режет, а другой берег из лодки чуть-чуть виден — только песчаная полоса да голубые горы.

Коряги встречаются теперь только под берегом. Но мы плывем стороной и на них не наскакиваем. Баты против течения проходят за час не больше как пятнадцать километров. Ползем черепахами.

На большой реке через час или два старика с Ляном, а потом и нас остановили пограничники. Все они были в зеленых фуражках и с автоматами. А один вел здоровенную овчарку.

Пока солдаты разговаривали с охотниками, мы с Колей и Ляном рассматривали автоматы. Только подержать их пограничники не дали. Посредине речки, оказывается, проходила граница. Солдаты были в наряде.

Коля хотел подружиться с овчаркой и бросил ей конфету. Только собака так клацнула зубами, так рыкнула, что он отскочил как ошпаренный. Не зря пишут, что шпионы боятся овчарок больше, чем пистолета.

Потом весь день плыли и разговаривали про диких животных.

Охотник, с которым я плыву, — его зовут Толей — показал мне журавля и полосатых поросят, которые возились в болоте. В одном месте на песчаной косе пила воду и все время оглядывалась серенькая косуля с козленком. А перед вечером я заметил на круче горелый пень и сказал, что там был пожар. Толя посмотрел, засмеялся и повернул бат к берегу. Вот, говорит, сейчас посмотришь, какой там пожар. А потом как свистнет! А пень как прыгнет, как рявкнет! И сразу вниз! Земля кругом сыплется, листья летят, а он только кувыркается да визжит. Так и плюхнулся в воду.

Оказалось, что это не пень, а самый настоящий черный медведь. Он собирал на круче ягоды и на речку не смотрел. Когда же Толя свистнул, медведь с перепугу скакнул и сорвался.

3 июля. Опять плыли по большой реке. Видели три парохода и плот из бревен. На плоту жгли костер и варили кашу. А позади было здоровенное весло — руль. Им поворачивали плот, куда надо.

Потом стали попадаться села, большие и маленькие. Толя с охотниками ходил в магазин за табаком. А мы смотрели, как рыбаки тащили невод. Невод был на целых двести метров. И люди волокли его не то что руками, а даже лошадями…

В одним месте над высокой сопкой и над деревьями, когда мы плыли, выросла вдруг желтая церковь. Сначала показалось, будто она висит в воздухе. Но потом речка повернула, и рядом с церковью на горе завиднелись большие дома и сады.

Толя сказал, что это знаменитый курорт. А до революции был монастырь.

Монастырь — это значит поповская артель. Живут в артели только мужчины или только женщины. И не по квартирам, а, как солдаты, в казармах. Столовая у них общая, а одежда у всех одинаковая, будто в армии. Только, конечно, не гимнастерка и не шинель, а черная ряса.

В старину считалось, что монахи и ночью и днем молятся за людей, упрашивают бога простить им грехи. Но на самом деле это было вранье. И монахи, и их монастырские начальники служили в церкви для обмана — чтобы верующие несли им за молитвы деньги. А потом заставляли еще верующих работать у себя на полях и в хозяйстве.

Толя сказал, что у монастыря были тысячи гектаров земли. Потом мельницы, лесопилки, свечной завод. Монахи без конца торговали награбленным, занимались обдираловкой, жульничали.

Советская власть правильно сделала, что разогнала их, а в монастыре устроила санаторий.

4 июля. Сегодня лодки свернули с большой реки в меньшую и поплыли в горы. Опять стало трудно. В одном месте старик с Ляном не доглядели и налетели на корягу. Бат перевернулся, и все полетели в воду. Хорошо еще, что было неглубоко. Все начали нырять и таскать вещи на берег. А дедово ружье искали целых полчаса, потому что его отнесло течением.

Места пошли опять дикие и красивые. Лес на берегах, как и вокруг удэгейского поселка, стал очень густой и высокий. Чуть не на каждом повороте попадались скалы. А кое-где лодки плыли между ними по коридору. Сверху светилось небо, а справа и слева поднимались каменные стены.

Теперь старик плыл очень осторожно и часто останавливался на отдых.

На одной остановке Толя повел нас к водопаду. Ух и красотищи же!

Большой ручей тек по тайге. До речки оставалось уже немного — шагов пятьдесят. Но тут на дороге попался обрыв. Человек или зверь его, конечно, обошел бы, а воде что? Она как текла, так и потекла. Над обрывом получилась зеленая водяная стена. Ниже она разрывается, пенится, и, белая, как молоко падает в яму. А и яме… Ух, что там делается! Все бушует, клокочет и кружится. Шум такой, что не слышно своего голоса. А вокруг еще брызги и радуга. Ну да! Дождя нет, а над водопадом самая настоящая радуга — синяя, зеленая, красная!..