За семью печатями - [4]
Теперь, в XX столетии, мы ходим по улицам I века. Вот дом, где жила семья Ветиев, тут обитал богач Панса, здесь — неизвестный нам «трагический поэт». Везде видна сохранившая свою живость фресковая роспись стен. Темнеют кухонные очаги, на которых точно час назад готовили пищу. Зияют водоемы и писцины [1], тысячу восемьсот семьдесят девять лет ожидающие, чтобы их наполнили водой. И вот, наконец, в музее вы останавливаетесь перед гипсовыми слепками с людей. Беглец, обессилев, падал и умирал в накаленном пепле, безжалостный серный дождь засыпал его дюйм за дюймом, и спустя много веков в окаменевшей толще осталась пустота, хранящая малейшую складку одежды погибшего.
Невозможно спокойно смотреть на эти трагические изваяния.
Вот скорченный в последней муке стройный, высокий человек; вот двое юных людей, может быть молодых супругов или влюбленных; они обняли друг друга перед смертью и превратились в двойную сложную пустоту.
Люди приходят, дивуются на все это траурное великолепие и расходятся по своим делам. Они уходят из музея, а археологи остаются в его тихих залах. Их кропотливым трудом из миллионов отнятых у вечности предметов слагается полная, поразительно цельная и точная картина жизни, остановившейся в глубине времен.
Люди, как и все живое, рождаются, живут и умирают. Поколения уступают место другим поколениям: из миллионов не остается ни одного, кто мог бы рассказать потомкам о жизни предков. Но каждый из нас — хочет он того или не хочет, знает об этом или не ведает — оставляет в мире тысячи тысяч памяток, больших и малых, заметных и незаметных. Они тоже не вечны, у них свои судьбы. Одни исчезают быстро, порой раньше человека, их породившего. Другие — вещи, изготовленные человеком: книги, которые он написал, здания, возведенные его руками, — надолго переживают его, а иной раз и всех его современников. И, наконец, третьи как бы обретают право на почти бесконечно долгое существование.
Последнее случается чаще всего как раз с теми предметами, о хранении которых в свое время не думал никто. Оно и понятно: таких никому не нужных, бросовых вещей человек рассыпает за собой множество, и, никого не привле-кая, они лежат века. А когда долгое время спустя возникает надобность вернуться к давнопрошедшему, разгадать его тайны, именно они выступают самыми честными, самыми неопровержимыми свидетелями былого.
Наук, которые изучают следы жизни, пережившие саму жизнь, немало. Когда речь идет об истории мертвой природы, мы обращаемся к геологии. Там, где возникает интерес к далекому прошлому растительного и животного мира, вступает в дело палеонтология. Капли дождя, отпечатавшие свои легкие луночки на прибрежном песке сотни миллионов лет назад, можно и сегодня созерцать на тяжелых плитах камня в наших горных музеях. Удивительный узор оперения древней зубастой птицы археоптерикса доныне хранит литографский сланец возле Золенгофена. Палеоботаники ищут и находят в глубинах земли тончайшую пыльцу растений, цветших и благоухавших во времена, перед которыми время фараонов кажется вчерашним днем.
Если же мы хотим заглянуть в раннюю пору жизни человечества, в те эпохи, от которых не долетает до нас людского голоса, не доходит ни единого слова, ни письменного, ни устного, на сцену выступает археология. О ней мы и будем говорить в этой книге.
Книга эта — не ученый труд. В ней не следует искать ни подобранных в порядке сведений о деятельности наших археологов, ни последовательного изложения основ самой этой замечательной науки. Мы просто приглядывались к своеобразному мирку ее работников со стороны, поражались тем немногим открытиям, с которыми нам привелось познакомиться лично, и написали о них то, что думали. Придирчивый читатель, возможно, скажет: вы изложили тут не все, даже не все самое главное. Но ведь мы не ученые, а писатели. Нам хотелось рассказать отнюдь не обо всем, а только о том, что мы видели собственными глазами или о чем слышали, так сказать, из первых уст. И вряд ли можно отрицать, что это наше писательское право.
Повторяем: наша книга не претендует быть ни «введением в археологию», даже самым кратким и популярным, ни очерком ее современного состояния. Это лишь отражение нашего восхищения удивительной наукой и ее людьми. И если это чувство наше передастся хотя бы некоторым из читателей, мы сочтем свою задачу выполненной. Тех же из них, кого потянет к более углубленным знаниям в этой области, придется направить к работам специалистов: книг по археологии, солидных, основательных и очень интересных книг, много.
ВО ДНИ ПЕТРОВЫ
...Русский флот создан Петром I. Русское кораблестроение начато Петром I. Ему мы обязаны современной нашей азбукой. Он основал Академию наук. Им заложены начала правильного развития горных промыслов. При нем начались работы по прорытию канала Волга — Дон. Удивится ли кто-либо, услыхав, что и археология в России началась во дни Петровы?
Этому неуемному царю-труженику до всего было дело. Недаром именно от него голландский художник де Брейн, путешествовавший в начале XVIII века по Восточной Европе и Азии, получил объяснение своей первой, случайной и таин-ственной археологической находке. Когда на берегу Дона де Брейн, к своему глубокому изумлению (Дон ведь не Ганг и не Нигер!), поднял «зуб слона» и никто не мог дать резонного толкования этому необычайному факту, царь, встретившись с недоумевающим иностранцем где-то между работой у кузнечного горна и приемом европейских послов, нашел время — прочел любознательному «вояжеру» целую лекцию о боевых слонах Александра Македонского, оставивших в придонских песках свои древние кости.
