За семнадцать дней до апpельских календ - [4]

— Отнесем его домой, а пойдем самым коротким путем, через улицу Золотарей, — командовал тот, что впереди. Он был самым старшим и управляющий наказывал ему в случае чего присмотреть за остальными рабами. Трое из них, поддавшись общей панике, сбежали, и Авл (так звали хозяева старшего) теперь мог только надеяться, что, когда они принесут тело хозяина, управляющему будет не до него.

Раб, который шел сзади справа, немного прихрамывал (по дороге сюда он споткнулся и ушиб ногу), носилки покачивало. Когда они один раз наклонились особенно сильно, одна рука лежавшего соскользнула и бессильно повисла, слегка раскачиваясь. Скоро по ней прочертила красную полоску кровь. С края носилок тоже то и дело срывались капли.

Рабы боком спустились по ступенькам и пошли по опустевшему форуму. Тут и там валялись опрокинутые гладиаторами лотки торговцев. Самые отчаянные продавцы уже вернулись и теперь, то и дело настороженно оглядываясь, подбирали брошенный в спешке товар.

Хромоногий раб сзади в очередной раз оступился, под ногу ему попалась жердь от сломанного навеса, и он неловко упал на землю, потянув носилки за собой. Тело Цезаря перевалилось через край наклонившейся лектики[2] и тоже оказалось на земле, висевшая рука подвернулась за спину. Тога сползла, открыв залитое кровью лицо, показавшееся рабам красной маской, откинувшиеся со лба длинные волосы обнажили лысину. Цезарь застонал и открыл глаза.

Сначала была боль, боль во всем теле и особенно в правой руке за спиной. Он увидел над собой голубое весеннее небо. Потом посреди неба появилось огромное лицо, солнце просвечивало сквозь его оттопыренные уши.

— Он жив! Хозяин! Ты живой? — Цезарь с усилием прищурился и узнал говорившего. «Носильщик… Дурак. Где Авл? — вдруг он вспомнил все, что произошло. — Где я? Где Брут… и остальные?.. Негодяи, паррициды[3]», — лицо наверху исчезло, на его месте появилось такое же огромное хмурое лицо Авла.

— Хозяин, что нам делать?

— Где… я, — говорить было больно, казалось, слова всплывали из глубины тела, царапая ребра острыми гранями.

— Ты… Мы вынесли тебя на форум из сената, мы думали, что ты умер.

— Убийцы… где…

— Они ушли, они вышли из сената, к ним пришли гладиаторы, и все убежали. Мы хотели отнести тебя домой…

— Нет… — «Домой нельзя, там только рабы и защитить некому, если узнают… Как же это они так ошиблись? Тогда куда? В храм? Смешно… К Антонию? Он тоже не держит стражи. К Лепиду? А этот не предаст? А может, уже и предал. Тогда…» — На виллу… в сады, — его стали поднимать. Боль сделалась невыносимой, но он мог только тихонько стонать. Потом носилки начали мерно раскачиваться. Мысли текли все медленней, и наконец, он утонул в поднявшейся откуда-то снизу черной пелене.

7. Клеопатра

Она расставила галлов около всех входов, приказала запереть все двери и никого не впускать, отправила Птолемея Цезаря, завернутого в самые потертые тряпки, какие только нашлись, с няньками и Литавикком к выходу для рабов, сама надела серую дорожную пенулу с глубоким капюшоном (пенула оказалось страшно узкой) и не знала, что теперь делать, когда прибежал Аммоний и пролепетал, что в двери стучат. «Как, уже они? Почему так рано? Я еще не готова, о боги, я не хочу умирать!»

— Идем посмотрим, кто там, Аммоний. И успокойся. Может быть, это от друзей, — «От друзей, конечно. Ты сама прекрасно знаешь, что здесь у тебя нет друзей. Все они лжецы с умильными улыбками… впрочем, ты отвечала им тем же, а? Было, правда, среди них несколько жеребцов, которые…»

— Кто там, Виридомар? — «В этом мы с тобой похожи, Цезарь. Слуг надо знать по именам». — Сколько их?

— Трое, госпожа. Рабы. У них… как это… лектика, на ней четвертый. Просят впустить.

— И никого вокруг?

— Никого, госпожа. Мы бы услышали.

«Что это? Хитрость? Рабы… Здесь они бывают опасны… Трое…»

— Откройте, — Клеопатра отступила за плечо Виридомара.

Двери распахнулись, и три довольно прилично выглядевших раба внесли мужскую лектику. В лектике лежал… Она зажала рот рукой, потом сверху другой. Виридомар что-то пробурчал себе в усы. Какая-то рабыня взвизгнула, другая заголосила. «Цезарь, Цезарь, Цезарь!»- Клеопатра склонилась над носилками, дотронулась до лица… Распрямилась.

— Он жив!

«Жив! О мои боги, он жив! Как они все кричат… Надо скорее что-то делать… Жив, он жив!»

— Замолчите, вы все. Виридомар, Аккон, закройте скорее дверь. Вы, трое, несите его в кабинет. Феликс, помоги им. Береника, покажи им дорогу. Реджедет, скажи на кухне, путь нагреют воды побольше. Деций, приведи Ахури, пусть возьмет все свои травы. Все остальные идите работать. Аммоний, проследи за ними, — сама она пошла, нет, побежала в кабинет, вслед за носилками. Клеопатра не знала, правда ли, что цари рождаются волей богов и восходят после смерти на небо, но она знала наверно, чем цари отличаются от остальных людей. Умением властвовать.

Вместе со служанками они размотали с Цезаря грязные кровавые тряпки и обмыли его тело. Цезарь несколько раз стонал, но не очнулся. Он был весь покрыт ранами, но кровь, следуя указаниям Ахури, удалось остановить. Да ее, наверное, немного и осталось. Ахури сказала, что нужно привести его в чувство и напоить. И накормить. А то так и умрет, сказала она. Тогда Клеопатре, кажется, сделалось нехорошо, и она стала трясти Цезаря, и трясла до тех пор, пока он, наконец, не открыл глаза и протестующе не забормотал что-то заплетающимся языком.