За рубежом и на Москве - [52]
— Наш великий государь, царь московский и великий князь всея Великой и Малой Руссии и многих земель и народов отчич и обладатель, приказал нам, холопам своим, передать тебе, государю великому, свой братский поклон. — Он низко поклонился королю. — И приказал ещё он нам передать тебе, великому государю, своё царское письмо с приветом, — и он взял с подушки письмо.
Один из стоявших около трона церемониймейстеров сделал было два шага по направлению к Потёмкину и протянул свою руку к письму, но посланник энергично отстранил его рукою и письма ему не дал.
Когда Урбановский переводил слова Потёмкина, король при произнесении царского имени встал и слегка приподнял шляпу, после чего опять сел.
Тогда Потёмкин ступил на первую ступеньку трона и с низким поклоном подал письмо королю. Принимая его, Людовик встал с места, снял с руки перчатку, взял письмо, подержал несколько минут в руках и затем отдал одному из придворных, министру Льону. Тот оглядел печать, висевшую на привязанном к письму красном шнуре, затем развернул и подал его обратно Потёмкину, а тот Румянцеву, который и стал читать его. Король слушал чтение письма стоя и с непокрытой головой.
В письме указывалось на необходимость поддерживать мир со своими соседями, Швецией и Польшей, и предлагалась дружба французскому королю, которого царь просил каким-нибудь образом повлиять на турецкого султана, чтобы тот не предпринимал опустошительных набегов на русские пределы.
Урбановский переводил содержание письма.
После чтения король встал и спросил:
— Как здоровье любезнейшего нашего брата, его величества царя и великого князя Алексея Михайловича?
— Государь наш, по милости Божией, Пресвятой Богородицы и по молитвам святых угодников, в добром здравии пребывает и того же тебе, брату своему, желает, — ответил посланник и опять подал письмо королю.
Последний, как и прежде, встал с места, снял перчатку, взял письмо и держал его всё время, пока длилась аудиенция.
Затем Потёмкин подал знак, и началось поднесение подарков. Каждый из нёсших их подходил к ступеням трона и отдавал королю низкий поклон. Людовик при этом протягивал руку, которую подносивший целовал, и затем передавал подарок подходившему пажу.
Последней была поднесена дамасская сабля с золотой насечкой и в драгоценных ножнах.
— А это, государь, прими мой подарок. Это — самое дорогое, что у меня есть: этой саблей я одержал много побед, — сказал Потёмкин, указывая на саблю, и низко поклонился королю.
Последнему это очень понравилось, и он некоторое время рассматривал поднесённую саблю.
Аудиенция была кончена. Посольство низко поклонилось и двинулось из зала, пятясь задом.
На ступенях подъезда посланников ждали носилки, которые доставили их в апартаменты графа де Люда. Опять швейцарцы и гвардейцы отдавали честь и играли трубы.
В апартаментах губернатора Сен-Жермена был приготовлен для посольства парадный завтрак под председательством маршала Беллефона. У Потёмкина и Румянцева было весело на сердце от удачно прошедшей аудиенции, и они даже отдали честь прекрасным французским винам.
По окончании завтрака Потёмкин встал, сказал речь, полную любезностей по адресу французов, и пожелал здоровья королю, королеве и всему королевскому дому. На это маршал ответил речью и пожелал благополучия царю и всему его семейству.
Около пяти часов вечера русское посольство вернулось к себе. Утомлённый впечатлениями дня и пережитыми волнениями Потёмкин уснул точно убитый.
Сладкие сны грезились ему в ту ночь: он видел себя воеводой целой области, перед которым все пресмыкаются и которому все низко кланяются и бьют челом. От удовольствия Потёмкин даже засмеялся во сне.
Такие же сны виделись и Румянцеву, который давно мечтал о звании стольника.
Не видали ничего Яглин, так как он почти всю ночь не спал, да ещё напившийся на королевском завтраке Прокофьич, храпевший так, что его за три комнаты было слышно.
XI
На другой день Яглин вплоть до вечера был занят работой у посланников. Он даже отчаивался, что и вечером ему не удастся освободиться. Эта мысль гвоздём буравила ему мозг, и он был рассеян в работе.
— Да ты что, Роман? — заметив это, спросил Потёмкин. — Совсем не ту грамоту подложил мне.
— Прости, государь, — виновато ответил Яглин. — Нездоровится что-то. Не оправился ещё от болезни. И теперь порой как будто голова дурная какая-то делается.
— Да ты бы пошёл отдохнул, — произнёс посланник. — Тут дела-то не ахти как много осталось. Мы это с Семёном да с Прокофьичем покончим.
— Спасибо, государь, — еле скрывая свою радость, ответил Яглин и, поклонившись, вышел из комнаты. Затем, войдя к себе, он закричал Баптисту, сидевшему у окна и чинившему свой широкий ремень от шпаги: — Идём, Баптист!
— За мною дело не станет, — ответил солдат, перекидывая через плечо портупею и пристёгивая к ней шпагу.
Яглин надел было свою шапку и двинулся к двери, когда Баптист сказал:
— Что же, неужели вы в этой своей одежде пойдёте? — И он указал на русский кафтан, надетый на Яглине. — На вас все на улице обратят внимание. Надевайте лучше это! — И он, сняв со стены свой старый камзол, шаровары и шляпу с отрёпанными краями, подал их Яглину.
Британские критики называли опубликованную в 2008 году «Дафну» самым ярким неоготическим романом со времен «Тринадцатой сказки». И если Диана Сеттерфилд лишь ассоциативно отсылала читателя к классике английской литературы XIX–XX веков, к произведениям сестер Бронте и Дафны Дюморье, то Жюстин Пикарди делает их своими главными героями, со всеми их навязчивыми идеями и страстями. Здесь Дафна Дюморье, покупая сомнительного происхождения рукописи у маниакального коллекционера, пишет биографию Бренуэлла Бронте — презренного и опозоренного брата прославленных Шарлотты и Эмили, а молодая выпускница Кембриджа, наша современница, собирая материал для диссертации по Дафне, начинает чувствовать себя героиней знаменитой «Ребекки».
Героя этой документальной повести Виктора Александровича Яхонтова (1881–1978) Великий Октябрь застал на посту заместителя военного министра Временного правительства России. Генерал Яхонтов не понял и не принял революции, но и не стал участвовать в борьбе «за белое дело». Он уехал за границу и в конце — концов осел в США. В результате мучительной переоценки ценностей он пришел к признанию великой правоты Октября. В. А. Яхонтов был одним из тех, кто нес американцам правду о Стране Советов. Несколько десятилетий отдал он делу улучшения американо-советских отношений на всех этапах их непростой истории.
Алексей Константинович Толстой (1817–1875) — классик русской литературы. Диапазон жанров, в которых писал А.К. Толстой, необычайно широк: от яркой сатиры («Козьма Прутков») до глубокой трагедии («Смерть Иоанна Грозного» и др.). Все произведения писателя отличает тонкий психологизм и занимательность повествования. Многие стихотворения А.К. Толстого были положены на музыку великими русскими композиторами.Третий том Собрания сочинений А.К. Толстого содержит художественную прозу и статьи.http://ruslit.traumlibrary.net.
Знаете ли вы, что великая Коко Шанель после войны вынуждена была 10 лет жить за границей, фактически в изгнании? Знает ли вы, что на родине ее обвиняли в «измене», «антисемитизме» и «сотрудничестве с немецкими оккупантами»? Говорят, она работала на гитлеровскую разведку как агент «Westminster» личный номер F-7124. Говорят, по заданию фюрера вела секретные переговоры с Черчиллем о сепаратном мире. Говорят, не просто дружила с Шелленбергом, а содержала после войны его семью до самой смерти лучшего разведчика III Рейха...Что во всех этих слухах правда, а что – клевета завистников и конкурентов? Неужели легендарная Коко Шанель и впрямь побывала «в постели с врагом», опустившись до «прислуживания нацистам»? Какие еще тайны скрывает ее судьба? И о чем она молчала до конца своих дней?Расследуя скандальные обвинения в адрес Великой Мадемуазель, эта книга проливает свет на самые темные, загадочные и запретные страницы ее биографии.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
В романе князя Сергея Владимировича Голицына отражена Петровская эпоха, когда был осуществлён ряд важнейших и крутых преобразований в России. Первая часть произведения посвящена судьбе князя, боярина, фаворита правительницы Софьи, крупного государственного деятеля, «великого Голицына», как называли его современники в России и за рубежом. Пётр I, придя к власти, сослал В. В. Голицына в Архангельский край, где он и умер. Во второй части романа рассказывается о детских, юношеских годах и молодости князя Михаила Алексеевича Голицына, внука В.
Интересен и трагичен для многих героев Евгения Карновича роман «Придворное кружево», изящное название которого скрывает борьбу за власть сильных людей петровского времени в недолгое правление Екатерины I и сменившего ее на троне Петра II.
Исторические романы Льва Жданова (1864 — 1951) — популярные до революции и ещё недавно неизвестные нам — снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображён узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом — более утончённые игры двора юного цесаревича Александра Павловича, — но едины по сути — не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и — страной.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».