За рекой, в тени деревьев - [21]

– Не знаю, – сказала девушка и кончиками пальцев погладила его искалеченную руку. – Но я люблю тебя, когда ты добрый.

– Тогда я постараюсь быть добрым, – сказал полковник. – А кто, по-твоему, вон тот сукин сын, который сидит за ними?

– Ненадолго же хватает твоей доброты, – сказала девушка. – Давай спросим Этторе.

Они поглядели на человека, сидевшего за третьим столиком. У него было странное лицо, напоминавшее увеличенный профиль обиженного судьбою хорька или ласки, а кожа испещрена оспинами и пятнами, как поверхность луны, на которую смотришь в дешевый телескоп; полковник подумал, что человек этот похож на Геббельса, если бы у герра Геббельса загорелся самолет и он не смог оттуда вовремя выброситься.

Над лицом, которое беспрерывно во что-то вглядывалось, словно все на свете можно узнать – стоит только разглядеть или выспросить как следует, торчали черные волосы, но совсем не такие, как у людей. Казалось, будто с него сняли скальп, а потом наклеили волосы обратно. «Занятный тип, – думал полковник. – Неужели он мой соотечественник? Похоже, что да».

Когда тот, прищурившись, разговаривал с пожилой цветущей дамой, сидевшей рядом, в уголках его рта выступала слюна. А эта женщина похожа на американских матерей, которых изображают в «Ледис хоум джорнэл». «Ледис хоум джорнэл» регулярно выписывали для офицерского клуба в Триесте, и полковник всегда его просматривал. "Превосходный журнал, – думал он, – половой вопрос наряду с самой изысканной кулинарией. Возбуждает и тот и другой аппетит.

Но кто же он такой, этот тип? Чем не карикатура на американца, которого наскоро пропустили через мясорубку, а потом окунули в кипящее масло. Что-то я, кажется, опять не очень добрый", – подумал полковник.

К их столику подошел Этторе, – лицо у него было аскетическое, но он любил пошутить и не верил ни в бога, ни в черта. Полковник его спросил:

– Кто эта одухотворенная личность?

Но Этторе только развел руками.

Человек был невысокий, смуглый, глянцевитые черные волосы удивительно не шли к его странному лицу. "У него такой вид, – думал полковник, – будто он забыл переменить парик, когда постарел. Но лицо поразительное. Похоже на холмы вокруг Вердена. Не думаю, чтобы это был Геббельс, зачем бы он выбрал себе такое лицо в те дни, когда все они разыгрывали «Сумерки богов»? «Komm, susser Tod»[31]. Ну что ж, в конце концов, все они отхватили по большому, сочному ломтю этой самой susser Tod".

– Не хотите ли бутерброд с susser Tod, мисс Рената?

– Пожалуй, нет, – сказала она. – Хотя я люблю Баха и знаю, что Чиприани мог бы приготовить мне такой бутерброд.

– А я ничего и не говорю против Баха.

– Знаю.

– Черт подери! – сказал полковник. – Бах ведь, в сущности, был нашим союзником. Как и ты, – добавил он.

– Ну, меня ты, пожалуйста, не трогай!

– Дочка, – сказал полковник, – когда же ты поймешь, что мне можно над тобой шутить, – ведь я тебя люблю!

– Я это поняла. Но, знаешь, гораздо веселее, когда шутки не очень грубые.

– Хорошо. И я понял.

– Сколько раз ты думал обо мне на этой неделе?

– Все время.

– Нет, скажи правду!

– Правда. Все время.

– Ты думаешь, у нас с тобой это такой уж тяжелый случай?

– Почем я знаю, – сказал полковник. – Как я могу знать?

– Надеюсь все-таки, что у нас с тобой это не такой уж тяжелый случай. Я никак не думала, что это будет такой тяжелый случай!

– А теперь думаешь?

– Да, теперь я вижу, – сказала девушка. – Теперь, и навсегда, и во веки веков. Я правильно сказала?

– Довольно и одного «теперь». Скажите, Этторе, а этот тип с обаятельным лицом – рядом с ним сидит такая симпатичная женщина, – он не в «Гритти» живет, а?

– Нет, – сказал Этторе. – Он живет поблизости, но иногда ходит в «Гритти» обедать.

– Великолепно, – сказал полковник. – Теперь я знаю, на что мне смотреть, когда нападет тоска. А кто ему эта женщина? Жена? Мать? Дочь?

– Увы! Не знаю! – сказал Этторе. – Мы тут в Венеции почему-то за ним плохо следили. Он у нас почему-то не вызывал ни любви, ни ненависти, ни страха, ни подозрений. Но вас он в самом деле интересует? Я могу расспросить Чиприани.

– Давай-ка лучше закроем на него глаза, – сказала девушка. – Ты так, кажется, говоришь?

– Что ж, давай закроем.

– Ну да, раз у нас так мало времени, Ричард. Зачем на него тратить время?

– Я смотрел на него, как на рисунок Гойи. Лица ведь – те же картины.

– Смотри на мое лицо, а я буду смотреть на твое. Давай на него закроем глаза, хорошо? Он ведь пришел сюда просто так и никому не мешает.

– Давай я буду смотреть на твое лицо, а ты на мое не смотри.

– Нет, – сказала она. – Это нечестно. Мне ведь твое лицо надо запомнить на целую неделю.

– Ну а что ж тогда мне прикажешь делать? – спросил ее полковник.

К ним опять подошел Этторе – это был отчаянный заговорщик, и, быстро, как истинный венецианец, наведя справки, он сообщил:

– Мой товарищ, который работает в той гостинице, говорит, что он выпивает три-четыре рюмки виски, а потом садится и пишет очень длинно и бегло далеко за полночь.

– Представляю, как это увлекательно будет читать!

– Да, и я себе представляю, – сказал Этторе, – Данте, наверно, работал иначе.

– Данте был тоже vieux con,