За радугой - [38]

– Тогда мы полетим, – ответил он. А потом улыбнулся.

Я сунула руки в карманы и, наклонившись немного вперед, снова посмотрела на тротуар. И молча расплылась в улыбке. Никогда до этого в своей жизни я ни во что так сильно не верила. Мы полетим.

29

Я хотела написать его имя на рекламных щитах, вырезать на всех деревьях, шептать его всем окружающим по ночам. Стоять на платформе, провожая поезда, с пустой чашкой для подаяния в руке и петь его имя. Я хотела укрыть себя его именем. Утонуть в нем. Я хотела писать его на каждой странице всех моих блокнотов снова и снова. Я была немой. Но меня переполняло страстное желание любить. Чарли был по меньшей мере лет на шесть меня старше, но мне было плевать. Я хотела, чтобы он готовил для меня ужин, заправлял постель и целовал меня на ночь. Когда я смотрела в его глаза, мне хотелось плакать. И это притом, что я знала – из-за этой любви я не доживу до старости, она высушит меня, высосет все соки и бросит умирать. Но мне было совершенно все равно.

30

Я вошла в комнату. На кровати сидело большое темное существо, скрестив руки и опустив голову. Лицо было невозможно отделить от жуткой тени, которая, словно облако, заволокла комнату. Существо держало в руке что-то крупное, но понять, что это, было невозможно, и, заметив, что оттуда что-то капает, я почуяла недоброе. Существо щелкнуло выключателем и включило свет. Тени метнулись среди морщин и складок лица этого человека, запульсировали на его шее и руках. Свет искрами отразился в глазах. Это был он. Поднял руку, в которой болталась отрезанная голова Чарли. Его глаза смотрели в потолок, челюсть отвисла, кровь из шеи капала на пол. Джеймс смотрел на меня. Я рухнула на пол.

– Ах ты, глупая девчонка, – сказал Джеймс.

Сказал таким голосом, каким еще никогда не говорил. Это был очень низкий хриплый голос, похожий на рычание какого-то дикого зверя. Джеймс небрежно отбросил голову Чарли и закурил большую сигару. Сладкий густой дым обжег мое горло, и я начала отчаянно кашлять. Мое зрение затуманилось.

Я проснулась.

* * *

– А не могла бы ты завтракать еще медленнее? Боже, Блю, что с тобой творится? – спросила недовольная Дейзи.

Я взяла ложку овсяной каши и опустила обратно в миску. Проделала это еще раз и еще. Зевнула, как любая нормальная девочка. Протерла глаза, как любая нормальная девочка. Опустила чашку на стол, как делают все воспитанные девочки. Я мастер маскировки.

В тот же день я поняла свою дьявольскую сущность. Потому что я была способна любить и во многом разбиралась, у меня были строгие моральные установки, я знала четкую грань между правильным и неправильным, я могла отличить этичные поступки от неэтичных. Но все равно совершила ошибку. А это значит, что я – само зло.

31

– Ты говоришь, – сказал Чарли.

Он стоял передо мной. Я дала его словам приземлиться в сознании; точно так же дети, когда окунают ладони в лужу, ждут, пока грязная вода впитается в кожу.

«Я заговорила с тобой, потому что привыкла жить в этом… защищенном мире – он был скрыт моим узким, ограниченным сознанием, ограниченность которого служила для меня единственным спасением. А мой внутренний мир был жутким заснеженным клочком суши в океане боли. Мозг мой был заморожен, а пальцы онемели от холода. А потом я встретила тебя. И тогда пришла весна, и внутри меня начались дожди, капающие в такт биению сердца, – сад в моей голове зазеленел и стал пышным, и там выросли дивные фиалки».

Я опустила голову, подобрала пальцы, и все эти мысли так и остались моей тайной. Я иногда задавала себе риторический вопрос: интересно, если бы он знал, о чем я думала, что бы сделал? Если бы только он знал об этой любви, которую я носила с собой, словно острый нож.

32

Несколько раз в течение недели я следила за Чарли – теперь я знала, что он живет в хорошем районе, Бей-стрит, 201. Учится в киноакадемии Грэйбрук. Живет один. В его квартире есть серая кровать и большой шкаф с дисками. Я его о многом спрашивала, и он разрешал мне писать вопросы на бумажке – прямо как вы, доктор. Иногда я даже что-то спрашивала тихонько вслух. Если, конечно, не боялась.

Чарли привел меня к себе в воскресенье. Окна дома, в котором он жил, были забраны металлическими решетками. Внутри здания все было серым. Стены, лестницы, пол. У Чарли был очень маленький телевизор. На стене медленно тикали старинные часы из мореного дуба. Я даже удивилась, что чья-то квартира может быть настолько обычной.

Но теперь я поняла, что у обычных людей тоже бывают уютные дома, по крайней мере у одного из них точно.

С каждым шагом, который я делала в его квартире, мне казалось, что надо мной парит его душа. На его столе лежал рисунок – девушка с длинными каштановыми волосами, которые спадали ей на плечи, закрывая лицо. Я отметила информацию о рисунке где-то в глубине своей головы и сказала себе, что обязательно напишу о нем в блокнот, когда вернусь. В гостиной я облюбовала темно-красный диван с цветными подушками. Села с совершенно прямой спиной и уставилась на выключенный телевизор. Он завладел моим зрением, словно черная дыра. Чарли сел рядом.

– Ну вот, – произнес он.