За пять минут до ядерной полуночи - [10]

Улыбнувшись в ответ, Виталий кивнул головой в знак согласия.

– Вам даже не придется тратиться на кофе. После пресс-конференции наша компания устраивает небольшой фуршет с тарталетками, канапе, пирожными и даже шампанским. А это, – он протянул ей пресс-релиз и информационные материалы, которые готовил для пресс-конференции, – поможет вам подготовить статью… Кстати, если нужен эксклюзивный материал, я могу попробовать устроить для вас интервью с руководителем делегации нашей компании.

– О, это просто здорово! Огромное спасибо, – рассмеялась журналистка. – Вот видите, благодаря вам я кругом в шоколаде…

Прессуха с руководством компании о продвижении российской авиационной военной техники зарубежным партнерам шла своим чередом, а Виталий, забыв обо всем на свете, исподволь наблюдал за своей новой знакомой – благо делать это было нетрудно, поскольку он сидел в кресле почти рядом с проходом у правой стены шале, и его соседка, внимательно глядя на трибуну, расположенную в центре небольшого подиума, была вынуждена слегка повернуть голову влево и не могла заметить пристального внимания сидящего справа от нее мужчины. Впрочем, иногда она оглядывалась, но Виталий вовремя замечал движение ее головы и успевал переводить свой взгляд на подиум. Улыбаясь, Женевьева секунду-другую смотрела на него, он чувствовал это и поворачивал голову в ее сторону. Их взгляды встречались, его рука с диктофоном начинала едва заметно подрагивать то ли от напряжения, а скорее всего, от волнения. Она же слегка касалась своими фантастическими ногтями уголков рта или поправляла прядь волос…

Да, в отличие от абсолютного большинства женщин, пожалуй, самым поразительным украшением Женевьевы были не дорогие серьги, колье, браслеты, бусы и кольца с бриллиантами, которые она могла себе позволить, но надевала крайне редко, а именно ногти. Длинные – изумительно завершенной и отточенной формы «стилет», они были словно продолжением ее таких же изящных и тонких пальцев. Узкую поверхность, отливающую мягким и глубоким многоцветьем перламутра, украшал ажурный узор из черной гель-краски, филигранно прорисованный тончайшей кистью. Он начинался с нижнего края ногтевого ложа и легкой вязью струился по краю ногтя почти до самого кончика. В это цвета безлунной ночи кружево со сканью причудливых завитков была вкраплена едва ли ни сотня ограненных страз разной величины – кристаллы Сваровски – от достаточно крупных у основания ногтя до самых маленьких у его окончания. Их мелкие радужные искорки удивительным образом – таинственно и волшебно – сливались с нежно-перламутровыми переливами «стилетов». Почти невесомый фон этого совершенства цветовой гаммы был словно притоплен в матовой глубине ногтевой пластины и создавал изящно-объемный, едва ли не голографический, эффект. В тон этой цветовой палитре можно было без особого труда подобрать самый разнообразный наряд – от строго делового костюма до пляжно-яркого, дышащего воздухом легкого платья. Восхищенно-цепкие, с плохо скрываемой завистью женские взгляды посетительниц дорогих ногтевых ВИП-салонов оценивали творение этих десяти миниатюр одного из лучших нейл-специалистов Европы почти в тысячу евро и были недалеки от истины. Самые близкие подруги Женевьевы знали, что для создания этого виртуозного произведения ногтевого искусства она проводила шесть-семь часов в небольшом, но весьма престижном салоне «Юник Стайл» в Праге (французские профессионалы этого направления моды явно отставали от своих восточных соседей), куда приезжала раз в три-четыре недели для коррекции или смены дизайна. «Быть можно человеком дельным и думать о красе ногтей», – француженка не читала пушкинского «Евгения Онегина», но, услышав это двустишие от Вероники – молодой русской хозяйки салона, превосходного нейл-мастера и обладательницы таких же роскошных ногтей-стилетов, полюбила и запомнила его. И от себя добавляла, что Эйфелева башня – это не «Железная дама Франции» у Йенского моста на Марсовом поле, – это лишь ее утонченно-роскошный ноготь-«стилет», поддерживающий небесный свод Парижа. А в ответ на любопытствующие вопросы друзей и знакомых по поводу того, как можно в повседневной жизни управляться с такими невообразимо огромными ногтями, продолжала цитировать Веронику: «С ними я могу все: водить машину, пеленать младенца, заниматься в тренажерном зале и даже прекрасно чистить картошку, – очень удобно острыми кончиками выковыривать глазки. Единственное, чего не могу, – так это играть в боулинг…» И если насчет картошки она слегка привирала – с этой не особенно приятной частью домашней работы прекрасно справлялся кухонный комбайн, то все остальное было сущей правдой.

А как она играла на фортепьяно! Благодаря «стилетам», Женевьева без труда брала почти две октавы, но при этом к чарующим звукам аккордов и переборов примешивалось едва уловимое постукивание ногтей о клавиши. Конечно, профессиональных пианистов, слышавших ее игру, это поначалу коробило, но вскоре и они привыкали к легкому аккомпанементному пощелкиванию в такт мелодии.

Не менее виртуозно она работала и на компьютере! У нее выработался свой особенный и неповторимый стиль: кончики пальцев не бегали судорожно вверх и вниз, вправо и влево по клавиатуре, а просто слегка расходились и сходились едва заметными волнообразными движениями по шести рядам клавиш. Весь секрет был в том, что она, едва заметно сгибая и разгибая пальцы, их подушечками нажимала клавиши нижних рядов, а кончиками ногтей – верхних. Бесподобное и редкое зрелище.