За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [78]

.

В конце 1880‐х гг. администратор и этнограф Н. И. Гродеков отметил это «стремление к шариату» во многих местах. Казахи – такие, как старейшина Умурбек из Аулиеатинского уезда – говорили ему: «Мы рабы шариата, за адат не стоим». Другие усвоили элементы царского права, адата и шариата. В судебных протоколах, исследованных Гродековым, перечисляются решения, вынесенные «по адату», «по полному адату», «по шариату» и особенно веский приговор просто «по закону». Он также сообщил о распространении мечетей, клятв на могилах мусульманских святых и повсеместно «по шариату и по закону». В то же время он отмечал некоторую вариативность и селективность в усвоении казахами исламского права. Один знатный человек из окрестностей Ташкента, по-видимому, нажил себе врагов, когда потребовал, чтобы его жена носила покрывало и занимала отдельное помещение в их доме. Противники также критиковали его запрет пения на свадьбе дочери. Они обвиняли его в заимствовании этой практики у мусульман (называемых «сартами») из соседнего города. Кроме того, власти получали от казахских общин все больше просьб о разрешении ввести у них исламское право[346].

Царские власти обвиняли мусульманских миссионеров. В Поволжье и на Урале церковь и государственные власти уже заклеймили мусульманских служителей религии как потенциально подрывной элемент. В их представлении периодически происходившие выходы из православия были следствием работы «магометанского духовенства». Священники и полиция в один голос обвиняли и странствующих, и указных мулл, когда обращенные в христианство общины массово и скоординированно отрекались от крещения (совершенного над ними или над их предками в XVIII в.) и провозглашали приверженность исламу[347].

Хотя Санкт-Петербург долгое время посылал татарских мулл в степь в качестве миссионеров, разведчиков, купцов и дипломатов, теперь местные власти считали, что эти люди лезут не в свои дела. Вслед за Валихановым и другие русскоязычные информанты приводили научные данные в поддержку заявлений пограничных чиновников о хищничестве татарских мулл. Этнограф Шахимардан Мирясович (Иван Иванович) Ибрагимов изображал странствующих мулл из Казани и соседних ханств эксплуататорами доверчивых казахов. Ибрагимов предположил, что неуказные «самозванцы» приобрели у них более сильное влияние, чем немногочисленные официальные клирики, разрешенные администрацией, потому что постоянно уделяли внимание ритуальным и другим нуждам народа. Он добавлял, что казахи особо уважают святых людей, которых считают потомками Пророка, наряду с султанами как представителями наследственной элиты[348].

Имперские власти и этнографы также выделяли суфийских наставников (ишанов) как особо вредных эксплуататоров и обманщиков, из эгоистических интересов ставших политическими противниками государства. В 1867 г. губернские власти определили село Стерлибашево в Уфимской губернии как «магометанский центр» и жилище харизматического «святого», привлекавшего последователей среди башкир, татар и казахов. Имперское завоевание большей части Трансоксианы, которую русские называли Туркестаном, подарило им троянского коня в виде «мусульманского клерикализма». Оренбургский чиновник предупреждал: «Такое сближение киргизов, бывших долгое время равнодушными ко всякой вере, с духовенством башкирским и татарским весьма вредно, в особенности если принять во внимание, что во вновь приобретенной Туркестанкской области религиозный фанатизм развит собственно в народе даже более, чем у башкир и татар». Петр Позднев также доказывал, что суфийские наставники из братства Накшбандия в Оренбургской губернии оказывают опасное влияние на башкир, казахов и туркестанцев. Подчеркивая напряженные отношения между мистиками и более приземленными мусульманами, он обвинял ишанов в том, что они «возбуждают фанатизм в народе не только против русских и вообще не мусульман, но и против мусульманских правителей и духовенства, когда они считают это необходимым для своих интересов». Для примера он ссылался на случай, имевший место в 1868 г., когда, предположительно, «дервиши» подняли казахов в Оренбургском крае против имперского правления. В том же году, согласно его обвинениям, они отговорили казахов Акмолинского уезда от принятия отличительных знаков официальных должностей[349].

Позднев также ссылался на данные, собранные «экспертами» по жизни казахов в Туркестанском генерал-губернаторстве, учрежденном в 1867 г. Они характеризовали ишанов как «паразитов», которые не только причиняли большой вред казахам в «экономическом смысле», но и оказывали влияние, которое было «не выгодно во всех отношениях для успехов цивилизации». Г. А. Арендаренко в официальной туркестанской газете изображал угрожающую картину влияния суфиев на казахских последователей (мюридов):

«Влияние ишанов на своих мюридов отражается на всем складе жизни этих последних: они носят чалмы, аккуратно отбывают намазы, строго соблюдают посты, устраивают сообща в кочевьях мечети, отдают своих детей в городские духовные школы, где в десяток лет их на-крепко напичкают всяким вздором мусульманской учености, превратят в ханжей, и таким образом поколение за поколением переродится киргизский народ в таком пагубно извращенном воспитании».