За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [69]
Проблемы России в степи напоминали те, что вставали перед другими модернизировавшимися государствами при столкновении с кочевым населением. С конца XVIII по середину XIX в. царское государство действовало примерно так же, как его мусульманские соперники. В Османской империи и, позже, в Афганистане централизованные режимы ограничивали автономию кочевых сообществ. Они вводили налоги и воинские повинности и содействовали оседлому земледелию. Экспансия официально поддерживаемых религиозных учреждений – то, что османский администратор Осман Нури Паша назвал «цивилизующей оградой шариата», – играла принципиальную роль в проникновении государства в автономные племенные зоны[297].
Применение правовых норм, разработанных официальной религиозной элитой в этих странах, как и в степях к северу от Каспия, основывалось на претензиях на религиозную ортодоксию и аутентичность. Казахи, как и кабилы Северной Африки, считались у своих мусульманских соседей несовершенными мусульманами (а в этнографической литературе эпохи модерна считали таковыми и сами себя)[298]. Эти представления сформировали французскую, британскую и российскую колониальную политику поддержки светских племенных «обычаев» против исламского права, но их нельзя воспринимать буквально как свидетельство нерелигиозности или неблагочестия казахов[299]. Споры о религии казахов скорее выявляют господство более узкого понимания исламской ортодоксии в умах этнографов, чиновников, информаторов государства и посредников. На практике эти нормативные понятия не всегда получали государственную поддержку. Не мешали они и религиозным изменениям и непрерывному развитию специфически казахских мусульманских идентичностей. Как показал Аллен Франк, казахи под российским правлением в XIX в. пережили нечто вроде «исламской трансформации»[300]. Знатные казахи инициировали контакты с мусульманскими учеными из соседних регионов и нанимали их учителями к своим детям. Казахские родители посылали детей в региональные центры исламского образования и благочестия – такие, как Семипалатинск и Петропавловск, или в медресе в Каргалы, Астрахани и Троицке. Они читали исламскую литературу, в том числе поэтические сочинения о жизни крупных исламских деятелей, опубликованные в недорогих изданиях в Казани и Оренбурге. Многие даже начали переписывать свои родословные, заменяя немусульманских предков мусульманскими. Несмотря на споры между царскими чиновниками и изменения в политике, в конце XIX и начале ХХ в. Pax Russica по-прежнему поддерживал условия, благоприятные для распространения в степи новых форм исламского благочестия.
ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЧЕРЕЗ ИСЛАМ
При Екатерине государственные элиты ассоциировали ислам с цивилизованностью. В рамках ее планов по умиротворению юго-восточного пограничья государство поддерживало строительство мечетей и исламских школ с татарскими учителями[301]. Организация учреждений, связанных с монотеистической и космополитической религией, как казалось, давала экономный и просвещенный способ посадить казахов на землю и цивилизовать. Культивирование ислама должно было не только блокировать влияние османского султана, но и отвратить казахов от угона скота и пленников у других беспокойных подданных на пограничье, включая башкир, калмыков и русских.
При помощи мечетей и школ имперское правление должно было «вселять в них [казахов] людкость и лучшее обхождение»[302]. К агентам имперского правления относились служители религии, набранные в городах и селах Поволжья и Оренбургского края, включая первого муфтия ОМДС. Режим призывал своих мусульманских подданных показать казахам блага трудолюбивой и нравственной жизни под покровительством царя. Но казахи были не только пассивными объектами имперской стратегии исламизации. С конца XVIII в. они обращались к российским властям с просьбами разрешить мусульманам из Поволжья и Оренбургского края жить у них в качестве религиозных ученых[303].
Екатерина выражала уверенность, что новые мечети должны привлечь «и прочих в близости кочующих или обитающих к границам нашим». Она предполагала, что культивирование ислама «может послужить со временем способом к воздержанию их от своевольств лучше всяких строгих мер». Императрица также предлагала строить рядом с мечетями «Татарские школы по примеру Казанских» и караван-сараи, которые должны были приобрести облик «как то пристойнее» после строительства каменных оград вокруг них. Согласно этому плану, будущие мечети следовало строить в наиболее доступных местах и рассчитывать на вместимость 1500 человек. Она одобрила предложение местного губернатора Осипа Игельстрома назначать мулл «из Казанских Татар людей надежных» в «разные роды Киргизские» в качестве способа насадить «верность к нам и к удалению их от набегов и хищничества в границах наших». В следующем году Екатерина назвала «весьма полезным и нужным» план разделить степь на три части, и в каждой построить города, и «для главнейших их родов мечетей, школ и гостинных двор»
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.