За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [65]

Этот подход ярко проявился в одном казусе в Крыму. В 1859 г. мусульманин по имени Барюч покинул свой дом в Феодосийском уезде и разорвал все связи со своей беременной женой. Он исчез на девять лет, но вернулся в 1868 г. и обнаружил, что его жена Кендже-хан вышла замуж за другого. Барюч не смог убедить ее вернуться к нему и обратился к судье исламского суда (кадию), требуя возвращения жены и расторжения ее брака с Зеврией Аджи Мамбет-оглу. Кади постановил, что, согласно шариату, возвращение Барюча аннулировало второй брак Кендже-хан, и приказал ей вернуться к первому мужу. Она отказалась и апеллировала к мусульманской духовной администрации Тавриды, требуя отмены решения кадия.

Когда это учреждение приняло сторону кадия и отклонило ее апелляцию, Кендже-хан обратилась к губернатору Григорию Жуковскому. Однако тот не решился ни утвердить, ни отменить решение поддерживаемых государством мусульманских властей[285]. Обстоятельства дела не позволяли ему уверенно санкционировать данную интерпретацию исламского закона авторитетом имперского указа. Но Кендже-хан упорствовала в своем отказе принять решение кадия.

В июле 1868 г. она даже решила обратиться с прошением к Александру II. В прошении, переведенном нотариусом (с татарского на русский) и записанном с ее устных показаний, она объясняла, почему отказалась выполнить приказ о возвращении к первому мужу. «Потеряв совершенную надежду на возвращение мужа Барюча и оставшись от него с ребенком без средств к существованию, я для того, чтобы не умереть голодною смертью, решила вступить в новый брак». Она отказалась возобновить супружеские отношения с первым мужем не только потому, что он оставил ее с ребенком жить в нищете. После рождения двух детей от нового мужа, она утверждала: «Теперь уже трудно отдать сердце, супружескую любовь и нежность тому, которого я ненавижу и который не умел ценить преданности и расположенности моей к нему оставил меня без призрения». Она продолжала: «Хотя исламская иерархия приказала отобрать меня согласно шариату… не знаю, но мне кажется, что в деле подобного рода играет главную роль закон природы, которого трудно преодолеть а потому, по всем сим обстоятельствам и еще потому, что в донесении Феодосийского Уездного Кадия Магометанскому Духовному Правлению не сказано ни слова о моем показании, иначе бы и Духовное Правление я полагаю не решилось бы делать такого распоряжения». В конце прошения она предупреждала, что если решение не будет пересмотрено (и поскольку «я совершенно не желаю идти к нему»), «за последствия в случае отобрания меня не ручаюсь»[286].

Упирая на «закон природы» и «супружескую любовь», похоже, не без подсказки нотариуса или других опытных судейских, Кендже-хан, видимо, составила свое прошение с апелляцией к новым реформистским чувствам тех чиновников, что стремились повысить статус женщины в браке. Но эта стратегия не убедила профессора Казем-Бека. В деле Кендже-хан и многих других этот ученый старался сопоставить судебные решения со строгой ортодоксией, которую выявлял в правовых руководствах и сборниках, а не с более «гуманным» гражданским правом или концептами вроде «равноправие и добросовестность», которыми руководствовались британские судьи в англо-магометанских судах. Он сделал вывод, что исламское право разрешает женщине выходить замуж вторично, только если честные свидетели подтвердили, что первый муж умер: «татарку Кендже Хан следует возвратить первому ея мужу».

МВД поручило полиции провести в жизнь представление Казем-Бека об исламской ортодоксии и издало приказ о том, чтобы забрать Кендже-хан (и ее детей) от Мамбет-оглу и отконвоировать в дом Барюча, где она была обязана вернуться к супружеской жизни с ним[287].

Похожий случай имел место в Уфимском уезде, где в декабре 1860 г. башкирка по фамилии Шагимарданова попросила, чтобы ОМДС расторгло ее брак. Она жаловалась, что ее муж Габдулвалиев не заплатил брачный выкуп. Кроме того, она заявляла, что он «укорил ее в распутной жизни» и «ругает непозволительною бранью мать ея». Шагимарданова и ее семья заявляли, что эти факты в совокупности дают основание для развода по исламскому праву. После расследования земским судом ОМДС приказало начальнику Десятого Башкирского картона вернуть Шагимарданову мужу. Оно сделало вывод, что «по шариату и 103 ст. Х т. 1 п., супруги должны жить вместе». Оно добавляло, что обвинения жены не дают достаточных оснований для расторжения брака, но отмечало, что заявления о неуплате калыма следует расследовать «приходским духовенством», согласно 1211‐й статье 11‐го тома «Свода законов», а соответствующий местный суд должен разобрать обвинения в «личные обиды». Оно приказало Габдулвалиеву выплатить полагающийся жене остаток калыма и наставило его жить с ней «мирно» и без «притеснений», «под опасением в противном случае ответственности по шариату»[288].

Однако Шагимарданова и ее родственники отказались принять это решение и апеллировали к оренбургскому губернатору. Когда тот обратился за указаниями в Департамент духовных дел иностранных исповеданий, его директор запросил мнение Казем-Бека. Профессор объяснил, что по исламскому праву женщина не имеет права требовать развода от мужа из‐за неуплаты калыма, брани в ее адрес или адрес матери или обвинений в распутной жизни. Однако он отметил, что, согласно шариату, она имеет право искать удовлетворения в случае неуплаты брачного выкупа. Казем-Бек продолжал, что если муж назвал ее «прелюбодейкою», она имеет право жаловаться на него местным властям. Он добавил, что такая жалоба может быть заслушана на основе статьи уголовного кодекса «за ложное обвинение» или, согласно исламскому праву, на основе «уложения о Леане, т. е. обоюдной между мужем и женою пятикратной клятве, Шариатом положенной, после чего воспоследует расторжение брака навсегда»