За пределами желания. Мендельсон - [50]

А теперь вдруг почувствовал.

Это было сложное, неуловимое чувство, однако очень реальное. Например, ему нравилась тишина дома в этот воскресный день. Это был ничем не примечательный дом, хотя из его окна открывался прекрасный вид на Рейн. Сесиль выбрала его после долгих колебаний, поскольку он не был ни слишком большим, ни слишком скромным — как раз то, что нужно для молодого герра директора Дюссельдорфского оркестра. Феликс, конечно, готов был снять первый попавшийся дом, который был им показан, — огромный особняк с архитектурными излишествами, принадлежащий бывшему бургомистру, и это было бы совершенно неправильно, жестом тщеславия... Ему нравилось убранство кабинета с фортепьяно в углу, портретом его отца над камином и яркими цветастыми шторами, которые Сесиль сама выбирала, сшивала и вешала. Ему нравилось знать, что Катрин и Густав были где-то поблизости, возможно на кухне или в буфетной, бранясь, как кошка с собакой, о том, кто выше в социальном и финансовом отношении — их хозяйка или хозяин. Но больше всего ему нравилось, что Сесиль находится наверху, в их спальне, склонившись над маленьким секретером из красного дерева, и пишет одно из бесконечных писем своей дорогой maman. Его наполняло счастьем одно сознание того, что она рядом, что он может позвать её и сразу же услышать её голос. Ему нравилась перспектива ужинать с ней вдвоём сегодня вечером, простая, хорошо приготовленная пища. Они будут болтать и смотреть друг на друга через залитый светом свечей стол, и она будет аккуратно одета и причёсана, красива и похожа на леди, а он будет гордиться тем, что она его жена.

Вот что значит чувствовать себя женатым. Ты внезапно обнаруживаешь, что получаешь удовольствие от пустяков, о существовании которых даже не знал. Это была тихая радость, и она оставалась с тобой весь день, всю жизнь. Чувство стабильности, надёжности. Уверенность в том, что ты достиг гавани, нашёл решение — единственное решение проблемы смысла жизни.

Это трансформировало мышление. То, что он делал раньше, вдруг стало казаться ему нелепым, абсурдными действиями какого-то младшего и глупого брата, поведение которого он не вполне одобрял. Например, трудно было поверить, что менее двух лет назад он шёл за ней в сырную лавку, а потом смотрел на её окно, воображая волнующие и бессвязные картины. Да у ребёнка больше здравого смысла!.. Но ведь влюблённость — это вид умственной спячки, прекрасное безумие. Становишься идиотом, безобидным, безответственным идиотом, глазеющим на окна и звёзды.

В ретроспективе весь франкфуртский эпизод имел оттенок нереальности, привкус оперетты. Бал у сенатора Сушея: «Вы прекрасно танцуете, фрейлейн Жанрено» — «Благодарю вас, герр Мендельсон», — первые официальные визиты в гостиную Жанрено, уроки музыки для отвода глаз, когда Катрин заглядывала в дверь каждый раз, когда игра прекращалась, осторожное подшучивание, ритуальные жесты провинциального ухажёра. А позднее в Берлине был трудный момент, когда он должен был встретиться с Ниной. Но ему повезло. Он сразу почувствовал, что с ней что-то не то. Нина, обычно такая весёлая, жизнерадостная, казалась смущённой и, разговаривая, отводила глаза в сторону. И вдруг бросилась к нему и, рыдая, пролепетала: «Феликс, я не могу выйти за тебя замуж, я влюблена в другого!» А он, утешая её, старался выглядеть убитым, умолял всё ему рассказать. Бедная Нина, комкая носовой платок и заливаясь слезами, описала, как познакомилась с Артуром Риманом, молодым архитектором, и потеряла голову. «Ты когда-нибудь простишь меня, Феликс?» Конечно простит, разве он не хочет, чтобы она была счастлива?! И он, конечно, переиграл роль обманутого, но великодушного жениха, и она начала жалеть его и через две минуты разрушила его позу, выведала его секрет, и вскоре оба смеялись и плакали на плече друг друга, как двое влюблённых идиотов, какими они и были на самом деле.

Отец был великолепен. Конечно, он огорчился, но воспринял всё с пониманием и мудростью. Он сразу заговорил о трудностях, возникающих из-за различия в религиях. «Понадобится время, Якоб. Ты должен быть терпелив. Потребуется деликатность и savoir-faire, чтобы сообщить эту новость твоей матери и бабушке. — Отец любил щеголять знанием французского и иногда вставлял французские словечки, чтобы показать, что он не какой-нибудь невежественный банкир, который умеет только делать деньги. — Лучше предоставь это мне».

Естественно, он был прав. Даже с его деликатностью и savoir-faire это потребовало времени и терпения. Мама вначале была непреклонна. Её возражения были как социального, так и религиозного характера. «Мой сын женится на дочери пастора!» В её устах «дочь пастора» звучало беспредельно плебейски, было низшей ступенью в социальной иерархии, где-то между пономарём и могильщиком. Но отец был к этому готов: он собрал достаточную информацию о Жанрено и Сушеях, чтобы написать целую книгу. Он терпеливо объяснял, что, несмотря на то, что Жанрено был бедным, хотя и выдающимся священником, его жена, мать Сесиль, происходила из аристократической французской семьи и была одной из самых богатых наследниц Франкфурта. «Я бы не удивился, если бы оказалось, что Сушей богаче нас», — заявил он, что, конечно, было неправдой, но произвело некоторый эффект, поскольку деньги производят впечатление даже на богатых людей.