За пределами желания. Мендельсон - [49]

   — Маmаn учила меня, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

   — Ваша мать — кладезь мудрости.

Ему хотелось обнять её и прервать эту пустую болтовню поцелуем.

   — Почему вы зовёте её maman?

   — Потому что в детстве я говорила по-французски. Я что-то вроде полиглота: мой отец был швейцарец, мать— немка, а я родилась во Франции. Моя крестная и первая гувернантка были англичанки, а крестный отец — итальянцем. Так что видите, — прибавила она, подмигнув своими прелестными глазками, — я смогу общаться с вами на нескольких языках.

Её слова посеяли в его сердце надежду. Чтобы общаться с кем-то, нужно видеться, не так ли? Это означало, что она намеревалась встретиться с ним ещё раз. Слишком рано было для нежности и серьёзной беседы, но всё же это был шаг в сторону доверительных отношений. Они уже далеко ушли от беседы о Франкфурте и его прекрасном соборе.

   — Значит, это всё, что вы подумали обо мне, — грустно усмехнулся он. — Самодовольный молодой человек...

   — Несколько самодовольный, — уточнила она. — Позднее, когда я увидела вас сидящим на этой жёсткой скамье...

   — Вы хотите сказать, что видели меня? — воскликнул он, поражённый.

   — Конечно. Я наблюдала за вами из-за занавески в моей спальне. Она в конце квартиры, и вы не догадались взглянуть туда.

Поистине нет предела женской хитрости и двуличности, даже у невинных молодых девушек.

   — И что же вы тогда подумали?

   — Подумала, что вы очень терпеливый и решительный молодой человек. Иногда мне было вас жаль, особенно в то утро, когда шёл дождь и вы промокли до нитки. Мне хотелось принести вам зонт.

   — Вы очень заботливы. Почему же вы не вышли?

   — Это было бы неблагоразумно. Помните, это Франкфурт. Но я развлекала вас игрой на рояле.

Воспоминание об искажённом моцартовском менуэте заставило его передёрнуться.

   — Вы должны быть рады, что путь к сердцу мужчины лежит не через его уши, не то остались бы старой девой.

   — Я вижу, что вы меня презираете, — произнесла она с хорошо симулированным отчаянием. — Наверное, вы никогда больше не захотите меня видеть.

   — Может быть, я мог бы дать вам несколько уроков, пока я во Франкфурте, а вы могли бы блеснуть вашим кулинарным искусством.

Она заколебалась:

   — Мне нужно спросить maman.

Но он уже мог прочесть согласие в её глазах.

Итак, во Франкфурте стало известно, что красивый и богатый молодой человек из Берлина зачастил к Жанрено под предлогом уроков музыки. Этот маленький обман, однако, никого не обманул. Разочарованные матери, имевшие дочерей на выданье, судачили о том, что некоторые девушки ни перед чем не остановятся, чтобы заполучить себе мужа.

Тем временем между Феликсом и его ученицей установился определённый ритуал. Он приходил ровно в два часа, и Катрин препровождала его к хозяйкам. Затем следовал обмен любезностями, фразами о погоде и успехах Сесиль, после чего фрау Жанрено извинялась и иногда уезжала: Феликс слышал, как старая коляска поскрипывала, откатывая от дома. Однако в большинстве случаев она просто удалялась в свою комнату, где вязала или писала бесконечные письма-сплетни, которые были тогда в моде.

В гостиной начинались уроки игры на фортепьяно, и каждый раз, когда она прерывалась, в дверь заглядывала Катрин.

   — Видите ли, — как бы извинялась Сесиль, — она была со мной с моего рождения и считает, что должна за мной наблюдать.

   — У меня есть старый слуга Густав, который немного похож на неё.

   — Уроки игры на фортепьяно особенно подозрительны, потому что два года назад прекрасно воспитанная молодая леди, моя подруга, убежала из дома со своим учителем музыки.

Спустя несколько дней она спросила:

   — А ваш отец знает о том, что вы даёте уроки игры на фортепьяно, вместо того чтобы заниматься его делами?

   — Герр Ротшильд написал ему, что я должен на некоторое время задержаться, но даже если бы он и не написал, я бы не мог сейчас уехать отсюда.

Она бросила на него взгляд через плечо:

   — Почему?

   — Потому что я не могу даже помыслить о том, чтобы уехать от вас.

Слова упали в тишину комнаты, как камешки в пруд. Она осталась невозмутимой.

   — Я не хочу, чтобы вы уезжали от меня, — еле слышно проговорила она.

Внезапно они оказались в объятиях друг друга.

   — Значит, вы меня любите? — прошептал он.

   — Вначале нет. Я думала, что вы просто развлекаетесь с глупой провинциалкой. Но когда я увидела, как вы час за часом сидите на этой скамейке, вы мне начали нравиться. Пошёл дождь, а вы не ушли. — Они говорили, сблизив губы и глядя в глаза друг другу. — В тот день я влюбилась в вас.

   — Это было почти три недели назад. Почему же ты ничего не сказала?

   — Я хотела быть уверенной.

   — А теперь?

   — Теперь я уверена. Я буду любить тебя до конца моей жизни.

Глава четвёртая

Феликс отодвинул нотный лист, который исписывал, опустил перо в чернильницу и откинулся в кресле. Он сцепил руки за головой — его фамильный жест, когда его пронзила мысль о том, что, хотя он был женат уже девять месяцев, только теперь он почувствовал себя действительно женатым человеком.

Брак является, помимо всего прочего, состоянием ума. Он не чувствовал себя женатым во время их медового месяца, не говоря уже о свадебной церемонии во французской церкви Франкфурта, когда смотрел на Сесиль как на полную незнакомку. Он даже не чувствовал себя женатым в течение первых нескольких месяцев в Дюссельдорфе.