За пределами желания. Мендельсон - [29]

   — Как трогательно! Женщины — удивительные создания. Ты ради них губишь себя, а они потом готовят тебе тарелку спагетти и считают, что квиты. Завтра, когда все маркизы в Лондоне будут лезть из кожи вон, чтобы заполучить тебя на обед, ты будешь бороться с массой липких, тонких, скользких макарон в компании с хорошенькой женщиной, которая сделала из тебя дурака. — Он потянулся к стоящей на ночном столике табакерке. — Но не унывай, Феликс. На самом деле ты не влюблён в неё. Это говорит твоя уязвлённая гордость. Со мной тоже так было, но после нескольких случаев я привык. Вот увидишь, со временем будет больно всё меньше и меньше. Поразительно, как похожи все женщины, когда зарываются лицом в подушку.

   — Ты циник, — сухо сказал Феликс, вставая. — Спокойной ночи.

   — Да, кстати, — окликнул его Карл, — ты, конечно, знаешь, что у неё есть любовник?

Феликс окаменел, затем обернулся к другу.

   — Не верю. Это неправда, — выдавил он глухо.

   — Но это так — Карл запихнул в нос понюшку и отряхнул табак с рубашки. — Он приходил ко мне сегодня. Чертовски симпатичный малый. Чудовищно богат. Он подарил ей изумруд.

Концерт близился к концу. Феликс дирижировал последними тактами своей симфонии, когда решил, что Карл прав. Женщин нельзя принимать всерьёз. С того момента, как он узнал об обмане Марии, каждый час, словно когтистой лапой врезался в его плоть. Ну всё, хватит! Вся эта боль, эти сомнения, муки ревности — всё это глупо. Мария просто самка с моралью распутницы, не способная любить или просто соблюдать элементарную порядочность. Она с самого начала лгала ему, играла с ним, лишила его всех денег. Нужно забыть её раз и навсегда и никогда больше не верить ни одной женщине. Сегодня после ужина — домашнего итальянского ужина — он обнимет её и скажет, что всё время знал о её любовнике и её лжи, а затем с лёгким поцелуем и смешком попрощается с ней навечно.

Гром аплодисментов вернул его к действительности — к концерту в Аргиль-Румз, к респектабельной восторженной аудитории. Во время короткого банкета мысли о Марии на время оставили его. Он улыбался и кивал головой, целовал ручки дамам, отклонял бесчисленные приглашения на ужин и обещал приехать в Лондон в будущем году.

В прохладе раннего вечера они с Карлом возвращались домой.

   — В Силезию будет послано более трёхсот гиней, — сообщил он с гордостью, когда они подъехали к Бьюри-стрит. — Это большое удовлетворение — работать ради благотворительности.

   — Может быть, ты дал бы ещё один концерт в мою пользу? — предположил Карл. — Моё финансовое положение отчаяннее, чем у любого силезца.

   — Где твоя гордость?! — упрекнул Феликс.

   — В данный момент нигде. Но дай мне денег, и я буду самым гордым из людей.

Феликс начал укладывать вещи и давал Карлу указания насчёт продажи Розины, когда раздался стук в дверь. Слуга Карла ввёл высокого джентльмена импозантной наружности, с бакенбардами.

   — Герр Мендельсон? — спросил он с почтительной формальностью.

   — Да, — с опаской ответил Феликс, принявший его за кредитора.

   — Герр Феликс Мендельсон?

   — Да. В чём дело?

Джентльмен с той же олимпийской невозмутимостью назвал своё имя и титул и сообщил Феликсу о том, что её королевское величество[45] желает его видеть.

   — Сейчас? — обескураженно выдохнул Феликс.

Через два часа он должен был быть у Марии.

   — Сейчас, — кивнул посланник двора с неумолимой категоричностью.

В карете с гербами на пути в Букингемский дворец Феликс поинтересовался, как долго её величеству потребуется его присутствие. Снисходительным тоном джентльмен, почти не размыкая губ, уронил информацию о том, что время её величества представляет собой такую ценность, а её занятия настолько важны, что королевская аудиенция редко длится более нескольких минут.

При входе во дворец Феликса передали, как хрупкую посылку, швейцару в белых чулках и красной с золотом ливрее, который держался с кардинальской торжественностью. По анфиладе залов с зеркалами и тяжёлой позолотой он был проведён в маленькую, почти интимную комнату, где молодая королева, склонившись над пяльцами, болтала со своими фрейлинами.

При звуке отворяющейся двери она подняла золотистые глаза и улыбнулась Феликсу. Её улыбка очаровала его, в ней была удивительная смесь робости и достоинства. Королева протянула руку и извинилась за его «похищение». Его присутствие, объяснила она, доставляет ей и её дамам большое удовольствие, но оно будет приятным сюрпризом для его королевского высочества[46], страстного любителя музыки и его большого поклонника. В данный момент его высочества нет во дворце, но он скоро вернётся. Потом королева представила Феликса дамам из своего окружения. Обходя их с поклоном, он возносил молчаливую молитву о том, чтобы его королевское высочество скорее вернулся домой. Маркиза Дорсит одарила его осторожной улыбкой, когда он склонился над её рукой, и он поймал быстрый, но красноречивый взмах её длинных ресниц.

   — А теперь, герр Мендельсон, — твёрдо сказала королева, — сыграйте нам, пожалуйста.

Он сыграл. Каждая пьеса встречалась самыми лестными комплиментами. Просьбы становились всё настойчивее и многочисленнее. Он с улыбкой подчинялся, глядя со всевозрастающим беспокойством на каминные часы с витиеватым орнаментом. Его королевского высочества всё ещё не было! Где он мог пропадать?.. Зажгли свечи, и в их мерцании комната стала казаться ещё более интимной, так же как королева и её придворные дамы. Теперь они сидели кружком вокруг рояля, улыбаясь, восхищаясь, требуя ещё и ещё. Часы пробили семь, потом восемь. Феликс продолжал играть, но его мысли были далеки от музыки. Мария, наверное, вне себя... Это было пыткой. Когда же придёт его высочество? Неужели у него нет ничего лучшего, чем слушать музыку? Ни премьер-министра, вызываемого по срочному делу, ни государственных дел, ни угрозы восстания где-нибудь в империи? Каминные часы роняли капли времени...