За пределами желания. Мендельсон - [27]

Кроме того, оно было крайне дорогостоящим. Очевидно, Мария вознамерилась лишить его солидного счета у Ротшильдов и оставить без пенни ещё до концерта, который должен был состояться только через три недели.

Началось с лошади. Они ехали по Гайд-парку, когда она заявила, что у его лошади самый усталый и глупый вид из всех взятых в аренду лошадей. Ей стыдно, продолжала она, что её видят с джентльменом, который едет на такой усталой и глупой лошади. Особенно если этот джентльмен — знаменитый синьор Мендельсон, который, как все знают, очень богат. Он робко возразил, что довольно экстравагантно покупать лошадь на то короткое время, которое ему оставалось провести в Лондоне. На это она ответила, что покупка лошади вовсе не экстравагантность, а выгодное капиталовложение.

   — Понимаешь, carino[42], — убеждала она искушающе, — ты сэкономишь деньги.

В его теперешнем состоянии ума этот аргумент показался ему весьма резонным. Он отправился в банк, снял значительную сумму денег и купил лошадь. Продавец подтвердил то, что говорила Мария.

   — Я знаю, сэр, это кажется большими деньгами, — сказал он, трепля Розину по шее, — но в конечном итоге самое лучшее есть самое дорогое. У вас не будет проблем с её продажей, когда вы захотите уехать. Возможно, вы даже хорошо заработаете на ней.

Увидев Розину, Мария заявила, что лошадь выглядит превосходно, но теперь ей стыдно за одежду Феликса.

   — В самом деле? — удивился он, застигнутый врасплох. — Она от лучшего портного в Германии.

   — В том-то и дело: в Берлине не умеют кроить мужскую одежду, — заявила она безапелляционно. — Только здесь. — Она больше не желает появляться с джентльменом в такой нелепой одежде. Кроме того, это не пустая трата денег, поскольку мужская мода в Лондоне лучшая в мире. — Когда ты вернёшься в Берлин, ты будешь выглядеть великолепно в лондонских костюмах.

Карл дал ему адрес своего портного. Он воздержался от очередных упрёков и предостережений. Время от времени он оглядывал друга с обреченно-безнадежным выражением своих выпуклых глаз, но держал свои мысли при себе.

   — Вот адрес. Портной дорогой, но хороший. Только, пожалуйста, не упоминай моего имени.

На Савил-роу[43] Феликс был превращён в лондонского денди. Он долго стоял перед большим зеркалом и узнавал, что лацканы в этом году шире, а цвет сезона — красновато-коричневый. Носки ботинок более квадратны, а цилиндры намного ниже. Ему было слегка не по себе, когда он предстал перед Марией в новом английском облачении. Мария охнула, всплеснула руками и заговорила о чём-то другом.

В банке кассир озабоченно взглянул на его счёт, но молча отсчитал деньги. Накануне Феликс написал отцу с просьбой о новом кредите, объясняя расходы дороговизной лондонской светской жизни. Наверняка отец поймёт его.

   — Как у тебя с деньгами? — спросил Карл спустя несколько дней. Ответ он прочёл в удручённом взгляде друга. — Что, от отца ничего нет?

   — Нет. Возможно, он написал прямо в банк, — предположил Феликс со слабой надеждой.

   — Родители всегда отличаются чёрствостью по отношению к денежным проблемам своих детей, — глубокомысленно заметил Карл.

Друзья помолчали, затем Карл вздохнул:

   — Большинство женщин преувеличивают ценность своей добродетели, даже те, у кого её вовсе нет.

   — Если ты имеешь в виду Марию, то ошибаешься, — возразил Феликс. — Она не меркантильна, просто экстравагантна. Думаю, что она меня любит, но борется с собой.

Это была правда. Много раз она готова была сдаться. Её глаза теплели, рот прижимался к его рту. Она делалась покорной и нежной, затем огромным усилием воли брала себя в руки и отсылала его домой в предрассветном тумане, сонного и мучимого неутолённым желанием.

   — Известно, что некоторые женщины борются, с собой годами, — сочувственно заметил Карл. — Надеюсь, что в твоём случае страсть скоро возьмёт у неё верх.

«Да, скоро», — эхом отозвалось в мозгу Феликса. Времени оставалось всё меньше. Благотворительный концерт был назначен на следующую неделю. С горьким сожалением вспоминал он глупый «сестринский» период, невинные пикники, праздные июньские дни, которые могли быть заполнены любовью, а были потеряны зря.

   — Не понимаю женщин, — растерянно пожал он плечами.

Слабая улыбка, одновременно грустная и ироничная, скользнула по лицу Карла.

   — Это то, что говорю я каждый раз, когда женщина отказывается сделать то, чего я от неё хочу. Но не унывай, Феликс. Никто не понимает женщин. Самые великие умы старались понять, да сдались. Возможно, здесь нечего и понимать.

В последующие дни Феликс мало видел Марию. Она репетировала новую оперу, и он был занят репетициями. Приятно было снова оказаться среди музыкантов и на короткое время оставить Марию. Музыка не причиняет боли. Она очищает и успокаивает. Любовь к музыке вносит мир и свет в душу и заставляет забыть любовь иного рода, которая бывает жестокой. Да, Мария преподала ему урок. Она ранила его «я», нанесла удар по его мужской гордости. Никогда больше он не будет считать любовь приятной, монотонной игрой. Это почти всё, что он вынесет из своей поездки в Лондон: урок — и рубец на сердце.