За пределами желания. Мендельсон - [157]

Когда она ушла, Феликс задумчиво взглянул на сестру. Некоторое время они молча смотрели друг на друга затуманенными от воспоминаний глазами, с застывшей на губах грустной улыбкой. Эпизоды юности кружились в их мозгу, как мёртвые листья на осеннем ветру. Их проказы, их дуэты в четыре руки, воскресные семейные концерты, роскошные обеды, пикники, первые шёпотом поверенные друг другу секреты... Теперь они держались за руки в инстинктивном желании быть вместе против их общих безымянных страхов, в предчувствии надвигающейся последней разлуки.

   — Ты счастлива, Фан? — спросил он наконец. — Как твой муж?

   — С каждым годом всё замечательнее. У него была выставка в Лондоне, и королева купила одну из его картин. И дети тоже замечательные. Я только что ходила в детскую и поиграла с твоими малышами. Странно, что все они светленькие, в мать. Кстати, Сесиль выглядит очень усталой.

   — Знаю. Я беспокоюсь за неё. Хочу повезти её в Швейцарию. — Феликс почувствовал на себе нежный изучающий взгляд Фанни и отгадал её мысли. — Я плоховато выгляжу, да?

   — Тебе тоже нужен отдых. Длительный отдых. — Затем она вдруг сказала: — Эти головные боли ужасны, правда?

Он нахмурился. Как она догадалась?

   — У меня они тоже бывают, — прошептала Фанни. — Они начинаются здесь, да? — Она показала на затылок. — Доктор говорит, что ничего нельзя сделать. Обычное лечение — отдых, отсутствие отрицательных эмоций, побольше молока...

Фанни с усилием выдавила из себя улыбку и, прежде чем он успел что-то сказать, стянула с него одеяло, как делала в детстве:

   — Теперь вставай, не то Сесиль будет на меня сердиться.

Феликс брился, когда влетела Сесиль и в волнении затараторила:

   — Внизу толпа! Прибыл герр Мюллер со всеми членами совета. Все в мантиях. Они выглядят великолепно.

   — Не сомневаюсь. — Он усмехнулся, глядя на неё и продолжая водить бритвой под подбородком. — Особенно Христоф.

   — Ты бы только видел его! С золотой цепью и в красной бархатной мантии! Он похож на... — Не найдя подходящего сравнения, она продолжала: — А имя английского джентльмена — сэр Джордж Смарт.

Феликс замер с бритвой в воздухе.

   — О мой Бог! Проделать весь путь из Лондона...

   — Кто это такой?

   — Просто дирижёр Лондонского филармонического оркестра. А это, моя дорогая, то, что я называю настоящим оркестром. Он дал мне первый шанс. — На несколько секунд память вернула его в кабинет сэра Джорджа, и он увидел врывающуюся Марию, глаза которой метали громы и молнии. «Синьор Смарт, вы большой лжец...» — Он быстро кончил бриться. — Говорю тебе, Силетт, британцы — прекрасные люди.

   — О, ты и твои британцы, — поддразнила она, зная его восхищение характером и традициями англичан. — Они такие же, как и все остальные. Одни хорошие, другие плохие.

   — Да, но, когда они хорошие, они...

   — О, я забыла. Заходила одна леди, фрау Риман. Она очень хорошенькая.

   — Да? — Он изучал своё лицо в зеркале. — И что же хотела фрау Фриман?

   — Не Фриман, дорогой, а Риман. Она хотела передать тебе, что очень тобой гордится.

Он провёл пальцами по щеке.

   — Очень мило с её стороны.

   — Она также сказала, что хорошо тебя знает.

Феликс издал стон:

   — Она тоже! Интересно, моё прошлое когда-нибудь оставит меня в покое? Не верь ей, Сесиль. Она самозванка. Я никогда в жизни её не видел.

   — Ты чуть не женился на ней, ты, гусь. Если бы я не появилась...

   — Риман? — повторил он шёпотом. В его памяти вспыхнуло воспоминание. — Конечно же это Нина... Она здесь?

   — Да, вместе с мужем. Он здесь по делу. Она сказала мне, что он собирается строить новую железную дорогу.

Феликс умело вытер лезвие бритвы.

   — Ах, Нина! Это была женщина для меня. Как жаль, что она меня отвергла и я был вынужден удовлетвориться дочерью пастора.

Она улыбнулась. Это была настоящая шутка, та, от которой в его глазах загорелись озорные искорки.

   — Если ты не поторопишься, дочь пастора...

Её прервал звук широких шагов, сопровождаемых тяжёлым пыхтением. Они обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть Карла Клингемана, протискивающегося в дверь cabinet de toilette[126].

   — Клянусь, мадам, — запыхтел он, не обращая внимания на Феликса, — моя дружба с вашим мужем принесёт мне раннюю и несвоевременную кончину. — Он достал из кармана носовой платок и вытер своё широкое, жизнерадостное лицо. — Почему он не ведёт спокойную, тихую жизнь, как я? Я никогда не зная, должен я платить ему дань восхищения или посадить его под арест.

   — Когда ты приехал? — вмешался Феликс, рассекая воздух бритвой, словно собирался убить Карла.

   — Что это за разговоры об аресте, герр Клингеман? — поинтересовалась Сесиль.

   — Ничего. Ерунда, — быстро вставил Феликс подчёркнуто небрежно. — Карл всегда хвастается своими дипломатическими привилегиями. Да если бы он когда-нибудь сделал нечто подобное, — он выразительно помахал лезвием бритвы перед лицом друга, — я бы перерезал ему горло. — И, чтобы сменить тему разговора, повторил: — Когда ты приехал?

   — Вчера вечером. И эта проклятая деревня полна народа, так что мне пришлось спать на бильярдном столе.

   — Это полезно для твоей души, — наставительно произнёс Феликс. — И держит тебя в хорошей форме.