За полвека - [39]

Тонет в воде тишина.

Всё это пляшет и плещет,

Всё это — мне или Вам?…

Что там такое обещано?

…Плюхнув волною на плечи нам,

Катер уйдёт к островам.

Жадные взгляды…

— Не троньте!

Сдутая ветром оса…

Пёстрые на горизонте

Снуют паруса…

216–217.

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ О ПОГОДЕ

1.

Туман в Париже течёт с каштанов и с Пантеона.

Он серый — серую Сену лижет тихо и сонно.

Давай зигзагами через реку идти мостами.

И каждый раз будет новый берег перед глазами.

Он постепенно к нам из тумана кусками зданий…

Он постепенно кусками зданий к нам из тумана…

Окошко…дерево… между ними, наверно, пусто —

Одни фрагменты — и не собрать их в одном экране.

Одни фрагменты. И не включаются в ткань романа.

То выступают, то исчезают: страницы Пруста.

Мир фрагментарен. И не выстраивается томами.

Туман в Париже… И не собрать их…

Париж в тумане.

2.

Мистраль в Марселе.

Порывы воют,

Порой срывая с окошек ставни,

Весь день он ухает без сна совою, — не перестал ли?

Нет: чашкой пальма кверху свернётся,

как старый зонтик, -

Пространство временем обернётся

на горизонте.

А время целится бесконечностью стать…

Оно-то,

Крутясь, беснуясь, собой заполнит в тебе пустоты,

В любые трещинки оно вотрётся, в любые раны…

В Париж вернёшься — в тебе мистраль, а кругом туманы,

В Париж вернёшься — мистраль с тобою, и не стихает,

И время пойманное застревает между стихами!

2002 г.

218.

АНДАЛУЗСКАЯ ПЕСЕНКА

Памяти Булата Окуджавы

Лошадки в Кордове

мотают мордами,

Пролётки чёрные, как пух легки,

Ободья медные — по камню, бедные,

Колёса алые, как языки.

Лошадки белыми колышут гривами!

Ты всё так правильно предусмотрел:

Их разглядеть могли одни счастливые,

Те, кто не на цепи

и не у дел!

Среди стукачества, среди напраслины,

Среди соседей и —

всё ничего!

С тобой согласен я: мы были счастливы

И не зависимы ни от кого.

Засохли бублики. Плати не рублики —

Песеты мокрые, кларет сухой…

Недаром Грузия и Андалузия

Легко рифмуются между собой…

2001 г.

219 — 220.

СЕВИЛЬСКИЕ ЭТЮДЫ

1.

Вот это — башня, мост, кусты.

А там внизу — Гвадалквивир:

Толпятся цапли у воды

среди некошеной травы.

По набережной не пройти:

толкаются со всех боков!

Тут от шести до десяти

всё тот же чёртов бой быков!

Речная мутная вода —

и толпы у дверей арен…

Вот так же тут толклись, когда

Колумб снимался с якорей,

Рукой кому-то помахал,

ступил на трап — и был таков…

Ну, а севилец продолжал

глазеть себе на бой быков,

На тот же самый бой быков…

2.

На севильской ярмарке пляшут

Андалузские белые кони, и —

Над севильской ярмаркой машут

Пальмы хвостами зелёными,

В зарослях бугенвилей,

Над свалкой сыров и бутылей,

Под тентами, где подпорки —

Кощунственно шестикрылы,

На покатых плечах оборки…

Без Колумба Севилья бывает,

Не бывает её без Лорки:

И порывистый ветер играет

Не в паруса — в оборки!

Каравеллы не отплывают?

А вот женщины — уплывают,

Уменьшаясь, в аллею, в аллею,

И не оглянутся даже:

Ни о прошлом не пожалеют,

Ни о будущем не расскажут.

2001 г.

221.

СОЗДАТЕЛЬ

Артуру Вернеру

В Андалузии, на юге, в Аликанте,

В переулке, на углу, в подворотне

Разместился старый стекольщик,

Стеклодув виртуозный… А верней —

Никакой не стеклодув и не стекольщик,

А Создатель стеклянных зверей.

Он подхватывает очень странной трубкой

Разноцветный хаос палочек стеклянных

И над жёлто-синим пламенем спиртовки

Сотворяет на глазах у прохожих

Всех зверей, а иногда и человеков.

Я купил и лиловую собаку

С чёрно-белыми до полу ушами,

И лису оранжевого цвета,

И Диану с натянутым луком.

А теперь, когда я слышу: Аликанте,

Или пью вино "Аликанте",

Я опять вспоминаю человека

В жёлтом плоском берете вроде нимба,

Восседавшего на облачной подушке,

Бытие сотворявшего так просто,

Сотворявшего чистых и нечистых.

…В жёлтом плоском берете, вроде нимба…

222–228.

МОЗАИКА ОДНОЙ НЕДЕЛИ

1.

Работаю по возможности аккуратно.

(по правде говоря, не умею аккуратно.)

Как всегда

вылавливаю из бледной памяти пятна —

На бумагу их!

Прорисовываю, чтоб всё же понятно…

Вот — уже три слова вытащил из небытия!

Запятые их пригвоздят, но —

Два из них — раз, и обратно!

Ищу ещё:

Необходимо это…

А, кстати, правда ли, что завтра — конец света?

2.

Первому веку глянуть в лицо:

Юнон не бронзовых прелести,

Усмешки лысых мудрецов,

Цезарей крутые челюсти.

Им, кто Республику пропил,

На хвост не насыплешь соль:

Стекляшки в калейдоскопе —

Вот она, вся их роль.

Ну, а матроны, которые…

Впрочем, чёрт с ними, с матронами —

Но зачем унитазы Истории

Стыдливо зовутся тронами?

3.

Дыры:

память моя —

ломтик швейцарского сыра,

Источник

слов, самых точных —

бездонный, как биллиардная луза…

Да что там

флейта-позвоночник?

Сыграй на барабане пуза!

Смейся, Аристофан

как можно неприличнее,

Утопим с тобой и цитатчиков,

Да и весь постмодерный бряк:

Сдохла симметрия,

жизнь как прежде — ассиметрична:

Барокко, возможно, выживет,

А классицизм — никак.

4.

С чем же рифмуется, тысячелетье?

И для чего оно было на свете?

Не так-то легко понять

По глухому гулу ещё не стихов,

а того, что должно ими стать.

Ведь даже сбитые с последнего ритма,

Даже потерявшие чувство меры,

Но только найдя хоть к чему-нибудь рифму,

Мы и живём после нашей эры!

5.

(Пейзажи Рылова)

Вот — утомление от ветра

Ультрамаринового цвета,

А ветер плотности такой,

Что не проткнёшь его рукой.

И в малахитовой траве —

Зелёный шум по синеве,

И шевелятся облака —