За полвека - [18]

И море шелестящее раскрылось,

Но, ничего не видя впереди,

Я голос услыхал: "Иди, иди"…

Как должное я принял эту милость,

И кривоного топая в волну,

Почувствовал: теперь — не утону!

Вот — первое, что помню я из детства…

Но всё-таки за что мне, отчего

Досталась неприкаянность его

И тайны бесполезное наследство?

88.

ВДОЛЬ РЕЙНА

Внизу луну дробит река на тысячи ножей,

Дорогу гонят в облака ступени виражей.

И кто-то растёр

контуры гор, очерченные углём

И властно велит держать этот ритм

в молчанье за рулём.

Слепые шпаги встречных фар — сбивая светом свет,

Мы у судьбы не просим в дар чего на свете нет!

Но из того, что нам дано, и капли не прольём,

Тому гарантией одно — молчанье за рулём.

Ложится снег. На час? На век? Нет стрелок на часах…

Средь голых осин безмолвно один

Святой Иоанн в Лесах.

И если когда вернёмся туда — снова себя найдём:

Травой прошелестит о том молчанье за рулём.

Вернуть любовь к закату дня! Ведь если ей не быть,

То значит, ненависть меня заставит вечно жить,

Кружа по страшным виражам, зло сокрушая злом…

Дай сил не мстить, порви эту нить,

молчанье за рулём!

И ветра нож, и стрелок дрожь — превыше всех затей,

Когда дыханьем ты поймёшь отраву скоростей!

Не надо песен, Лореляй, гори они огнём,

Одно прошу — не нарушай молчанья за рулём.

89.

У МАЯКА

В. Павловой

Когда отлив ползёт с песка

За маяком Сен-Геноле,

За этой грудой круглых скал

Урчит Атлантика во мгле,

И чайки падают в туман,

И мы — одни на всей земле —

На самой маленькой скале

У маяка Сен-Геноле,

И нет ни моря, ни земли,

И горизонта нет вдали,

И за спиной туман стеной…

Ты видишь? Это — край земной,

Ты знаешь, он — не рай земной,

И всё же ты стоишь со мной

Под этим маяком немым.

Тут даже чайки не кричат

И молча падают в туман,

Тут — край земли;

А что за ним?

Но скалы серые молчат.

Отлив молчит. И те кресты,

Рыбачьих сейнеров кресты.

Тут ночь боится пустоты.

А ты

Боишься пустоты?

А я?

Не знаю. Я промок.

Песок и ничего окрест.

Лишь каменный тяжёлый крест

На перекрёстке двух дорог.

Они расходятся…

Куда?

И крест поставлен на пути.

А на любви? За что? Когда?

И перекрёстка не найти,

И горизонта нет вдали…

Но всё-таки — зови, зови:

Мы были на краю Земли,

Любили на краю любви.

Бретань, Сен-Геноле

90.

"То, что делаешь — делай скорей!"

Пусть останутся хлеб и вино.

Растворяйся в тумане аллей,

Чтобы стало тепло и темно.

Потому что теплей без тебя,

Хоть, наверно, темней без тебя,

Но промёрз я с тобой, и не рад,

Что теплей одному и нигде…

А темней? Но кошачий мой взгляд

В темноте — словно рыба в воде.

Наглотавшийся мертвенных числ,

Заплутавшийся в сердце своём,

Я оплачу таинственный смысл

Этой вечери тайной вдвоём.

Не оглядывайся у дверей,

Я смолчу. Я давно уж не тот,

И тебя ведь никто там не ждёт…

"То, что делаешь — делай скорей"…

91.

Вот бы дожить до лета —

Снова увидеть Лондон!

Но лондонские колонны

Белы, как рёбра скелета…

Говорят, что срок уже близко,

Что обвалится, как палатка,

Горбатого Сан-Франциско

Подтаявшая шоколадка.

У Африки сдавлена глотка?

Пусть! И Азию тоже не жаль!

Но Европа в одних колготках

Выходит на place Pigalle…

Мир, давно подожжённый, намедни

Разорён бандитским постоем,

И Париж не стоит обедни,

И Питер парада не стоит,

И всех игр не стоят свечи…

Так пусть последний огарок

Озарит эти мягкие плечи

И пенных волос Ниагару!

25 февр. 1984 г., Бад-Хомбург

92.

Трижды в сутки тяжёлые колокола

Оглашают глухой городок.

У пустого пруда, у сухого ствола

Слишком много влюблённых строк.

Но, идущий ко дну, не забыл ни одну —

Прижимаюсь к пустому окну…

Где, когда заработал я эту вину —

Всё любовную лямку тяну.

Равнодушья прошу! Но никто не подаст,

Хоть отсохни, ладонь протянув,

Не подаст безразличную холодность астр

И сентябрьской души тишину.

Трижды в сутки чугунные колокола

Оглушают пустой городок,

Но всё кажется, видится из-за угла

Красно-серый голландский платок.

Март 1984 г., Бад-Хомбург

93.

Я больше не буду писать о любви:

Одежда строки расползается в клочья…

Себя самого и других не мороча,

Я больше не буду писать о любви.

Кругом все — позёры. Театр для себя —

Обычный закон неудачников сцены:

Им хочется в жизни творить перемены,

В картонные трубы ходульно трубя.

Я больше не буду писать о любви,

В животную, женскую жадность я верю,

Не в окна души, а в горящие двери,

Не в песни, а в то, что без слов о любви.

А ты кто такая? Не бойся, зови:

На вечер любимою будет любая,

Запретом на жажду себя не сжигая,

Что хочешь — но только без слов о любви!

В ночи, опустелой, как Храм на Крови,

В сплошной — от Кронштадта и до Сан-Франциско,

Любые полкруга, — так пусто, так близко,

Но только, смотри, не шепни о любви…

94.

Послание в Петербург

Город — призрак в белую ночь,

Ибо призрачен даже чугун,

Ибо тени в белую ночь —

Только отзвук молчащих струн.

Просто нет их как нет, теней…

(Это здесь писал Шамиссо).

Просто ночи — призраки дней,

Колоннады — призрак лесов,

Город-призрак — последний князь

Новгородской вечной земли,

Сквозь его тротуары и грязь

Веча призраки проросли.

Так… Но ты одного берегись:

Если в эту ночь без теней

Ты заметишь, глянувши вниз,

Тень у ног подруги твоей,

Тень, что в этот плывущий час

Ни садам, ни любви не нужна…

Если тень сохранила она —

Непременно тебя предаст.

95.

ПО ПОВОДУ СЛОВАРНОЙ ТОЧНОСТИ

И в прозе и в стихотвореньях