За полвека - [13]

Качай пустую колыбель…

Кого за тридевять земель

Ласкаешь ты, слепая Лия?

Мы — далеко… Не спи, Россия,

Качай пустую колыбель!

2.

В. В. Вейдле

Шоссе пестрит как черновик,

Мотоциклист мелькнёт размыто,

И рыжим пластиком прикрыта

Физиономия-балык.

Лиловых выхлопов парик…

Но что там, — стрижено ли, брито?

Он за рулём, или Лолита?

Мотоциклетный шлем безлик.

Свирепый двухколёсный бык

Рога в закат воткнёт, как пики,

И тонут в мёртвом, злобном рыке

Мольбы вечерних базилик.

Стекло швырнёт мгновенный блик,

И окна станут множить блики…

Столбы, дорога, век, — безлики,

Мотоциклетный шлем безлик.

А мы как прежде — чик-чирик,

Сидим в своей стеклянной Трое,

Но будет действие второе,

И Шлиман сроет Гиссарлык;

Раскопщики подымут крик,

Когда он что-то там отроет —

Ахиллов шлем? Да нет, пустое:

Мотоциклетный шлем безлик…

Что тут поделаешь, старик?

Ты ошибёшься непременно,

Ну, кто Парис, а кто Елена?

Мотоциклетный шлем безлик.

60.

СНЕГ В ПАРИЖЕ

М. Розановой-Синявской

Ночным десантом, саранчой,

Над каждой лужей,

Над Эйфелевой каланчой, над углем кружев,

На зеркала, на фонари в ночи речистой,

Белея падали в Париж

Парашютисты,

И возле каждого кафе

Заложниц брали,

В чертовок превращая фей, чтобы не врали…

Снег предлагал антистриптиз,

Привычки руша,

Ломился чистотою риз

В чужие души.

Он верил только сам себе —

О, как бесстыже

Хозяйничал в чужой судьбе

Тот снег в Париже!

Рябил чернильный сон воды,

Бродил садами,

Морозил груди и зады в кинорекламе,

Как пьяный гангстер ослеплял автомобили,

Химерам пасти залеплял, чтобы не выли…

Хоть час — да мой! Хоть до зари грязь будет белой!

И старым липам в Тюильри причёски делал.

Людовик, бронзовый старик, не веря в утро,

Надменно пудрил свой парик неверной пудрой,

А завтра — завтра хоть потоп

Всё к чёрту слижет,

Зато сегодня он…

Зато…

Он — снег в Париже!

Снег, сотрясатель бытия афиш и спален,

Он был мой брат,

Он был как я, парадоксален,

Как знак 13 на часах,

Как в Ницце — лыжи,

Как хиппи в Муромских лесах,

Как… снег в Париже.

61.

Три обезьяньих божества

Прикованы к одной цепи.

В ночи, когда молчит трава,

Смотри — на цепь не наступи!

Они висят к стене спиной.

Вот этот глух, а этот слеп,

А этот нем. А за стеной —

Мир гулок, светел и нелеп…

Лес шевелился, как вампир,

Река брела своей тропой,

Глухой глядел сквозь чёрный мир,

И слушал тишину слепой,

Их деревянный мир был пуст,

Но было что-то вне его…

И не отняв руки от уст,

Молчало третье божество.

И только цепь была виной,

Что этот глух, а этот слеп,

А этот нем, а за стеной

Мир гулок, светел и нелеп.

Но лопнула однажды цепь —

Немой по-прежнему молчал,

И только тот, который слеп,

В ночи от ужаса кричал,

Но не слыхал его глухой,

И тихо плакал третий бог:

Он — зрячий, чуткий, но немой —

Всё знал, и высказать не мог…

62.

ФУГА

Памяти А. Галича

А скрипка вопит в переходах метро,

Играет венгерку мальчишка лохматый,

И в шапку — чуть брякнув — то зло, то добро,

То смерть, то любовь, то взгляд виноватый.

И плачет смычок в лабиринтах подземки,

О чём-то никчёмном ещё беспокоясь,

Когда по кольцу, пяля жёлтые зенки,

Забыв остановки, — взбесившийся поезд…

И каждые, каждые сорок минут

Вся серия станций опять повторится,

Всё в том же порядке, те самые лица,

И те же стоп-краны бессмысленно рвут;

Кольцо — без концов. Состраданье — старо.

Ни улиц, ни смеха, ни ветра, ни горя —

Есть просто взбесившийся поезд метро

И вовсе за ним никаких аллегорий.

И скрипка вопит в переходах метро,

Вопит, как болотные выпи в России.

Не жилы воловьи, а нервы людские

Кричат, как расплавленное серебро!

Тот белый смычок в перехлёстах реклам

Их наглого крика и мельче, и тише —

Тебя не раздавят, но и… не услышат,

Хоть руку смычком распили пополам!

А поезд несётся всё тем же маршрутом,

И некому — стрелку… Ну, хоть бы в тупик!

И кто-то не хочет, а кто-то привык,

И плечи одеты, и души обуты.

Там, сверху, — дома, магазины, бюро…

Где — сверху? Нет верха: там тоже подполье.

Ты свыкся, ты смялся с навязанной ролью.

А скрипка вопит в переходах метро!

О, нет, не устанут цыганские струны,

Корявые луны и ветер ничей!

В афишном удушье бессмысленно юны

Лесные перуны басовых ключей,

И пляшет на кафелях ломаный свет

Под смешанный запах дождя и камелий,

Резины горелой, порубленных елей,

Дерьма и Диора, блядей и газет…

А там минотавра железная выя

Нам в души гудит, как в пустое ведро,

А люди всё мимо спешат, как живые,

А скрипка вопит в переходах метро

О тех, кто засунут в летящий без цели

Скрежещущий поезд, кружащийся век,

Которым не метры, а сотни парсек

До каждой мелькающей лампы в тоннеле…

А скрипка вопит в переходах метро.

Не струны так рвут — парашютные стропы,

Так болью в подполье, в пещеру циклопа,

Вываливается живое нутро.

Не струны так рвут, а рубаху враспах,

Не жилка смычковая — нож гильотины!

Так лопаются при пожаре картины,

Так сам над собой измывается страх…

Но — прёт минотавр. Состраданье — старо.

Рубильники ржавы. Вагоны — по кругу.

В подполье Европы — железную фугу!

А скрипка царапает своды метро…

Париж, 20 декабря 1977.

63.

КИТЕЖ

1.

Скрипела степь немазанною тучей,

Свистела плеть,

И в мёртвом лунном холоде над кручей

Блестела медь…

И Китеж, может быть, один на свете,

Почуя ад,

Сквозь гул копыт и сквозь восточный ветер

Гудел в набат.

Летел сигнал о срочном погруженье

Со всех антенн,