За полшага до счастья - [66]

Поль уже давно выбрал. Он закажет то же, что Манон. Не важно что. Он непривередлив. Ему просто хотелось следовать за ней в выборе блюда, в предстоящей беседе – и даже на край света, если потребуется.

Пока она медленно читала меню, он наблюдал за ней. Наконец Манон захлопнула меню и торжествующе взглянула на Поля. Она выбрала. Наконец-то.

– Тебе известно, что не только Боб Марли изрекает истины?

– Да? – притворно изумилась она.

– Альберт Эйнштейн тоже.

– Поговорим о теории относительности?

– Точно. Но не о той, которую ты знаешь. «На минуту приложите руку к горячей печке, и минута покажется вам часом. Просидите час возле хорошенькой девушки, и он покажется вам минутой. Вот что такое относительность».

– Все зависит от температуры печки.

– И от хорошенькой девушки.

– Неужели? А относительность времени, проведенного со мной?

– Одна секунда.

– Сейчас я покраснею, как раскаленная печка.

– А я все-таки приложу к ней руку.

– Всего на секунду?

– Я остановлю время…

То, что происходило в тот вечер между Полем и Манон, стало бы бальзамом на душу Жюли.

Чистым бальзамом.

Одно горе за одно счастье.

Одно огромное-огромное горе за чудесное счастье. И не важно, что это неравноценно. В течение нескольких недель наблюдать, как они стремятся друг к другу, пленяются и наконец находят друг друга сегодня вечером, обрадовало бы ее. Потому что жизнь продолжается. А они были теми людьми, которыми она дорожила. Поэтому, если они счастливы, это хоть немного собирало лего ее жизни.

Весенняя гроза

– Я вами горжусь, Жюли. Сегодня мы поднимаемся на очень высокую вершину.

– Люк – мой афелий. Мне обязательно надо подняться как можно выше, чтобы прикоснуться к нему хоть кончиками пальцев.

– Вы знаете это слово?

– Какое? Пальцы?

– Афелий, – улыбнулся он.

– А почему бы нет?

– Действительно, почему?

– Точка орбиты планеты, наиболее удаленная от Солнца.

– Не оправдывайтесь!

– Это чтобы помочь вам выбраться из неловкого положения на тот случай, если вы вдруг не знаете.

– Я это знал.

Жюли уселась по-турецки. Но прежде она положила камешек в небольшую кучку, такую надставку к горе, созданную руками человека, песчинку по сравнению с огромностью того, что находилось у них под ногами. Это был мощный символический жест. Жюли всматривалась в горизонт. Небо расчистилось, но все равно тяжело нависало над ними. Это совпадало с тем, что она чувствовала. Прошло несколько месяцев. Ум освободился, но на сердце было нелегко.

Ромэн сидел немного поодаль и наблюдал за молодой женщиной, которую знал меньше года. Он познакомился с ней, когда она была исполненной надежд матерью, и у него на глазах превратилась в сироту своего ребенка – для такого состояния и названия-то нет. Он видел, как она сдавалась, а потом постепенно снова возрождалась к жизни. И пусть она говорит, что он безмерно помог ей, Ромэн знал, что вся заслуга в этом принадлежит ей одной. Она сама собрала разрозненные детали пазла, заново научилась играть в лего. Самое большее, что он сделал, – дал ей несколько советов. Но не более того.

Не более того.

Теперь Ромэн видел в ней уже не маму Людовика, своего маленького пациента, их связывала не забота врача о больной или желание успокоить. Их отношения понемногу приобрели характер искренней и драгоценной дружбы. Но сегодня, глядя на профиль Жюли, на ее волосы, едва заметно приподнимаемые ветром, ее немного вздернутый нос, на маленькие груди, прижатые к согнутым коленям, которые она обхватила руками, – сегодня Ромэн уже не знал, называется ли чувство, которое он к ней испытывает, дружбой. Хотя нет. Он знал. Он влюбился. Возможно, со временем, возможно, сам того не зная, в первый же день. Но какая разница? Сегодня он смотрел на эту женщину, и его сердце билось сильнее. Его чувства к ней непристойны или нет? Они таились где-то глубоко в душе, и ему это было приятно. Он ощущал, что готов начать новую историю. Такова жизнь, она питается непостоянством, и именно непостоянство делает жизнь жизнью. Прошлое оставляет след, как шаги на песке, но идем-то мы к будущему.

– Вы уже подумали, какой памятник поставите на могилу?

– Бабочку из вогезского песчаника. Благодаря деньгам Поля я смогу его оплатить. Он был прав, это важно.

– Да, это важно.

– Я постоянно думаю о Люке. Все мне говорят, что особенно трудно будет осенью, когда наступит первая годовщина. Но я не нуждаюсь ни в каких датах, чтобы помнить о нем. Я еще не в том состоянии. И сомневаюсь, что когда-нибудь достигну его. Людовик в моей душе, он во мне. И так будет всегда, каждый день.

– Время помогает не забыть, а свыкнуться. Так глаза привыкают к темноте.

– А у меня впечатление, что моя лампочка перегорела несколько месяцев назад.

– Может показаться, что большой мощный костер погас после сильной грозы, но в глубине всегда остаются угли. Поверхность серая, холодная, все покрыто пеплом, но сердцевина еще теплая. Расшевелите ее, подложите несколько веточек, раздуйте, и огонь может снова разгореться.

– А я, пожалуй, ощущаю себя яблоком среди других яблок, которые сортируют по размеру. Только я стала очень большой и теперь не прохожу в стандартные отверстия, а поэтому окажусь в другом, отдельном ящике.