«За переживших дно и берега...» - [4]

Перекрестил, что видит: пчелы, в кустах птица —

И на первом надгробье читает такое:

Я погиб не наугад — в дар вихрю и ливню,

И верил, что второй раз уже не погибну,

Что найду причал в смерти и смерть у причала,

Только умер не для смерти, смерть подкачала.

Все тот же встречный ветер, угрозы нависли,

И испуг, и неизвестность, и все, кроме жизни.

Мой остов подземный, пусть порожняя форма,

Еще достоин штурвала, достоин шторма.

Кто знает, где этот вечный ветер таится?

Кто однажды тронулся в путь, не застоится.

Я познал глубь, где правит неживое Судно.

Сна — нет. Вечность — начеку. И мертвым быть трудно.

За смерть в моих парусах, за мачты немые

Прочти, прохожий, прошу, три «Аве Марии»!

Путник нарвал никому свежих листьев горстью

И встал на колени, чтобы выполнить просьбу.

***

Побледнел Дон Жуан, вдруг завидев повозку

С собственным телом — его хоронят, не тезку,

И забыл разницу между идущим телом

Своим и тем, что в гробу, все мертвое в белом.

Понял их тождество — упряжка неслась быстро,

А ему казалось, что все топчется близко.

Собирался почить в бозе, но ясно видит,

Что Бог — не ночлег и что почить в нем не выйдет.

Смертной дрожи гордо в упор: нет, не покаюсь!

Слышал: «Спи вечным сном», но нет, не спал покамест.

Шел все быстрей, гнала вдаль посмертная ночка.

«Спи вечным сном» — нет никакого сна, и точка.

«Счастливец, отмучился», — говорили рядом,

А он все шел, в загробный мрак упершись взглядом,

В мир, где первый фантом — последнее дыханье.

И новое настает, иное страданье.

Колокола вовсю, но звук остановился.

Мимо живые — он сквозь, не посторонился.

Колокола, похороны — как все нелепо.

И умершими глазами обводит небо.

Бездна

Внося в лес зной моей жизни палящий

И лицо, что на все лесное так не похоже,

Вижу бездну, что там, скуля, мечется чащей,

С язвами сучьев в безбрежной скорби, как в коже.

Вся дрожа в зеленом, полном росы плаче,

В испуге от мнимой близости неба, рая,

Гибнет от мук, тоскует, не умея иначе,

От желанья упасть крестом наземь, сгорая.

И не знает, каким ей сном забыться, что ли,

Ищет балки или оврага, чтобы вжаться

Всей своей огромностью, укрыться от боли

И застыть на минуту, в тишину вдрожаться.

Чую страх ее нагой, ее босой голод,

Бездомность в шелесте ветвистого покоя

И глаза, которые сквозь росистый холод

Видят здесь другого, совсем не того, кто я.

***

Что за свечи надо мною, что за лица?

С моим телом больше горя не случится.

Все стоят, один лежу я в этом теле —

Жалость лжива, умираешь в самом деле.

Вот лежу себе в листве венков зеленой,

Так достойно, вечно, собственной персоной.

Смерть притихшая в висках заныла снова,

Знаю, что не нужно понимать ни слова.

Тяжело к тебе на подступах, могила,

Привыкать к тому, что будет, а не было!

***

Вот солнце пронзает лес лучами своими,

Подавая соснам секретный знак манящий.

Вот запылали сосны, словно в самой чаще,

Что-то алое навеки случилось с ними!

Привороженный знаком, мчусь туда как птица,

Чтоб скорей, пока ночь не затмит эти дали,

Остановить время, самому убедиться

В том, что сосны уже до меня увидали.