«За переживших дно и берега...» - [2]

Два слова о моих принципах перевода. Часть стихотворений Лесьмяна написана традиционной польской силлабикой, тринадцатисложником, для которого в русской поэтике вроде бы нет живого эквивалента, остальные — силлаботоникой, заимствованной позднее из русской практики. В свое время я, под несомненным влиянием Лесьмяна, стал употреблять тринадцатисложник для собственных нужд, хотя не очень соблюдая цезуру, поскольку она кажется моему уху слишком механической. Поэтому было вполне естественным применить эту технику и в переводе. Предлагаемые стихи были переведены мной в разное время исключительно ради собственного удовольствия, без расчета на публикацию, но теперь, благодаря инициативе «Нового мира», предстают более широкой аудитории, и я буду рад, если инфекция, поразившая меня в свое время, найдет себе новые жертвы.

Ночью

Нечто без лица, навзничь в звездах, непреложно

Дремлет в метели искр, никак не проснется.

Тебе в доме над рекой за меня тревожно.

Завтра точно буду! Нынче грустить придется.

Сиротский ствол березы в слезах у дороги.

Крест на пригорке в пропасть хочет провалиться!

Этой ночью как один вымерли все боги.

Теперь нет никого, кому бы мог молиться!

Ни поклона вечности, ни стона из горла!

После гибели молитв рук не поднять к свету!

А ты сейчас за меня ладони простерла,

Зная: кроме них, ничего надо мной нету!

Лишь одна пустота, куда солнце струится

Чарами, чтоб ублажить мглу, склонить к покою.

Эта пустота, цветы, деревья, птицы,

Птицы, деревья, цветы — и дом над рекою…

***

Возвращусь после долгой разлуки —

Вот твои торопливые руки.

Все как раньше, но начато снова,

Пыль дороги, и жест твой, и слово.

Вот проходим просторами дома

Снова вместе по комнатам оба.

Не заметил я нового платья,

Ты смеешься, что гость без понятья.

Вон в цветочках, укажешь рукою,

Переклеила всюду обои.

Вот письмо мне, чуть начато раньше:

«Пустяки… Только жалобы… Дальше…»

Вдруг наотмашь окно и прохлада —

Вроде незачем, вроде так надо.

Руку к сердцу — как быстрые волны,

Бьется, слышу, но губы безмолвны.

Сельский сон

Снится село мне, и часто ночами,

Взглядом веля, придаю ему дленье,

Видя, как держит мое принужденье

Грезу, в тот миг как назначу очами

В воздухе сретенье сна с небесами,

Где их раскинуло воображенье.

Вот ниоткуда деревьев рожденье,

Листья чуть позже врываются сами,

Ветка, влетевшая в точке излома

Сна, вылетает во тьму окоема…

Вечер над миром сдвигается шторой,

Девушки с поля идут через лето,

Юбками плещут в траве, о которой

Сон мой запомнил, что снится все это.

Шаг этих девушек ненастоящий,

Одновременный и странно дразнящий,

Словно идут лишь затем, чтобы верил

В истинность их, в эту пыль из-под стоп их

К зорям. И как это чудится в стольких

Снах, если жизнь в них ворвется, как ветер,

Все о них знаю… Они мое знанье

Видят насквозь, и внутри оно пусто,

Движутся дальше сквозь трав колыханье,

Только уста растворяют искусно,

Словно поют. И хоть сцена немая,

Знаю, что песня. Движенью внимая

Губ их, безмолвных навек и мгновенно,

Словно слова узнаю постепенно:

«Кто нас при грезил? И в чем наша доля?

Правда ль, что мы возвращаемся с поля?

Правда ль, что жизнь в нас таится без фальши?

Будем же сниться послушно и дальше!»

Слов этих нет, но для слуха как милость

В миг, как подумаю, что неизбежны.

Вот и звезда над рекой наклонилась,

В золоте воды реки безмятежны.

В бельмах береза, черешня лоснится —

Все это снится.

Все это снится. Чуть голову ниже,

Головы девушек тоже клонятся…

Вот они движутся лесом, я вижу,

Как ниоткуда он стал появляться —

Сразу, в сеть сна неожиданно впущен,

Весь расцветает навстречу идущим

Зеленью первой, так буйно шумящей,

Непредсказуемой и настоящей,

Жизнь в ней кипит вперемешку с закатом,

В листьях светясь проницающим светом,

Пурпуровея кренящимся летом.

Меркнет вдали, нанесло облака там.

Тени ложатся от девушек в чаще

Одновременно и странно дразняще,

Как бы приснившись и врезавшись в память,

Чтоб показать мне, на что им тут падать

И от кого… Мотыльки, вдруг мелькая,

К форме пробиться пытаются точной.

Вот этих девушек в пене цветочной

Пробую счесть — их примерно такая

Сумма, точней не покажется глазу,

Но понимаю навылет и сразу

Цифру, как будто не цифра, а градом

Падают в пропасть разверстого духа.

Знойный июнь воцарился над садом,

В доме — июльские полночи глухо,

Август в полях угасает сквозь ставень.

Что мне за месяц весь сон переставил?

Быстрый сентябрь на дворе золотится —

Все это снится.

Все это снится! И меркнет и рвется,

Не проходя. А село остается

И вечер в блестках закатного клина.

Как же давно ниоткуда и длинно

Девушки эти идут небывало!

Я вслед за ними, меня обуяла

Жажда пребыть, где синеет прохлада

Леса внезапного в пойме распадка.

Только не втиснуться внутрь без остатка

В сон — сам себе остаюсь, как преграда,

Хоть и брожу в нем, ладонью касаюсь

Листьев, но нет меня здесь, опасаюсь.

Девушки вместе глазами своими

Точно укажут, где нет меня с ними,

Сад, где я мог бы, запомнив их лица,

Ждать среди яблонь туда их прихода.

И у плетня, где в расцвете природа,

Сядут еще на минуту посниться,

Грезить, чем сердце неволится к бою —

Жизни концом или жизнью самою?

Или о том, что прекрасней для тела —

В пламени сон, или явь, что сгорела?

Или о том, какова у них доля —