За окнами сентябрь - [55]
«Кажется, я отчитала будущего зятя, — усмехнулась Вера, — опять с того же начинаю».
Почувствовав, что заледенели ноги, она зажгла свет, надела халат, туфли и забегала по квартире. К шкафу — достаточно ли чистого белья? К холодильнику — что есть дома? «Завтра куплю вагон продовольствия — Танька здорова поесть и старший, наверно, тоже. Сколько ему? Кажется, двенадцать? Мальчишки в этом возрасте всегда хотят есть».
Начала двигать мебель, прикидывая, как лучше устроить детей, запыхалась и остановила себя: «Не суетись! Сообрази спокойно! Завтра масса дел!»
Села, взяла ручку, бумагу и написала: «1) Купить еще одну раскладушку. 2) С утра заказать такси. 3) Еда. («Я даже не знаю, что они любят? Только не баловать! Будут есть, что дам».) 4) В библиотеку», — написала она и жирно подчеркнула.
«Поработаешь теперь! Как же!» — весело подумала Вера, почувствовав, что именно теперь она и начнет. Ей всегда хорошо работалось, когда было много дела.
«5) Убрать квартиру», — продолжала она записывать. («Могу себе представить, какой кавардак они устроят!»)
И тут только она отчетливо поняла, что завтра здесь появятся мальчишки. Внуки, которых она никогда не видела. «Сумею ли я полюбить их? — с волнением думала Вера. — Привяжутся ли они ко мне? Алеша — большой мальчик, я для него чужая… Как выйдет? Буду с ним терпеливой, спокойной, без сюсюканья, ничего нарочитого, показного», — решила она.
Сразу нахлынули заботы: Алешу надо скорее в школу. А пока пусть читает, осматривает город… «Его нельзя пускать одного, — спохватилась она, — мальчик не привык к большому городу, сумасшедшему движению. А малыш? Сколько ему? Пять или шесть? Я ничего не знаю о них. Всегда слушала вполуха. Не интересовалась ими — обида мешала. Танька как-то говорила, что он становится похожим на Петю в детстве. Его тоже надо чем-то занять. Играть с ним? Читать ему сказки? А может быть, с этой пресловутой акселерацией им уже не сказки нужны, а… «Опыты» Монтеня? Что я читала моим? Не помню. Кажется, ничего. Мне было некогда, вечно некогда. Да-а. Скольких радостей я лишила и их, и себя…»
«У бабушки-забавушки собачка Бум жила…» — выскочила из недр памяти строчка. «Это мне в детстве мама рассказывала. Неужели детство где-то живет в нас?»
«Нда-а!.. Бабушка-забавушка, круто тебе придется!» — усмехнулась Вера.
И вдруг в полутемном углу, в кресле, она увидела кудрявого курносого мальчика.
— Маленький мой, — с внезапно нахлынувшей нежностью проговорила Вера, протягивая к нему руки, — слушай меня!
И негромко, таинственно начала:
СОСЕДКИ
Что отдал — то твое.
Восточная мудрость
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На одной из тихих боковых улиц, соединяющих Загородный проспект с набережной Обводного канала, стоял старый петербургский доходный дом. Вдоль противоположного тротуара росли невысокие деревья. Мостовая была вымощена булыжником, и многие жильцы с детства помнили звонкое цоканье лошадиных копыт.
Почти все семьи жили в этом доме давно, хорошо знали друг друга, но отношения поддерживали дружественно-отдаленные: петербургская чопорность не позволяла лезть в чужую жизнь.
Настоящим хозяином в доме был дворник Федор Иванович. Маленький, жилистый, с седыми усами и профессорской бородкой клинышком, он неусыпно следил за чистотой и порядком.
Перед ноябрьскими и майскими праздниками он, как полководец перед строем, прохаживался по мостовой, бдительно осматривая вверенный ему дом, и, если видел мутные немытые окна, немедленно отправлялся в ту квартиру и укорял нерадивую хозяйку: «Весь дом чистыми глазами смотрит, а ваши окошки как бельмо».
Ровно в полночь Федор Иванович запирал подъезд и ворота, и, если кому-нибудь случалось вернуться позже, приходилось звонить.
Когда в доме появлялись новые лица: кто-то женился, кто-то выходил замуж, к кому-то приезжали родственники, об этом прежде всего сообщали Федору Ивановичу, так сказать, представляли. Он деликатно спрашивал: «Кто такие? Откуда?» — и принимал их под свою опеку.
У Федора Ивановича была своя иерархия жильцов, которая определялась отнюдь не занимаемым положением или материальным достатком, а полезностью людям. Он так и говорил: «Кто людям полезней, тот и главней». Верхнюю ступень его иерархической лестницы занимали Щегловы.
Наталья Алексеевна Щеглова — опытный, серьезный педиатр — заведовала клиникой в одной из лучших детских больниц. В доме же, по протекции Федора Ивановича, к которому благоволила, она лечила всех от мала до велика.
Главным критерием в оценке людей у Натальи Алексеевны была порядочность. Она делила людей на относительно порядочных, просто порядочных, вполне порядочных и в высшей степени порядочных. Федора Ивановича она относила к категории «вполне».
Очень прямая, суховатая, немногословная, с правильными чертами лица, которое портило выражение суровой властности, Наталья Алексеевна была человеком требовательным к себе и к окружающим. Всю отпущенную ей нежность и доброту она тратила на своих маленьких пациентов. Только когда перед ней лежало крохотное орущее существо, ее строгие серые глаза теплели и на узких губах появлялась тень улыбки. В доме ее очень уважали и побаивались.
