За океан. Путевые записки - [195]

Так как выставка была международная, то я увидел здесь много работ русских экспонентов: нашей Экспедиции заготовления государственных бумаг, Императорских театров, Бахрушина, Журавлева и др.

По окончании осмотра выставки я горячо благодарил М. И. Венюкова за доставление мне возможности совершить осмотр под его просвещенным руководством; затем мы расстались, я и пошел еще побродить по Парижу.

На Сен-Жерменском бульваре, представляющем одну из лучших парижских улиц, без магазинов, но с роскошными домами богачей, я проходил мимо громадного здания Палаты Депутатов. Оно окружено высокою каменною оградой с утвержденными наверху острыми гвоздями, как бы от воров, и бастионообразным расположением стен. Говорят, что во время заседаний бывают иногда настоящие нападения парижской черни, против которой и приходится принимать столь решительные меры.

Тут же на Сен-Жерменском бульваре я осматривал, памятник одному из самых ярых поборников террора — Дантону, который и сам погиб под ножом гильотины. На пьедестале начертано спереди: Georges Jacques Danton 1759–1794, а по бокам его любимые изречения:

Après le pain l’éducation est le premier besoin de peuple.

Pour vaincre les ennemis de la patrie il nous faut de l’audace, encore de l’audace et toujours de l’audace.

Выйдя на набережную Сены, я подивился существующему здесь порядку продавать старые книги. По обеим сторонам реки, на всём пространстве, так сказать, центра города, т. е. не менее, как версты на три, каменный парапет набережных заставлен ящиками с книгами. В хорошую погоду все ящика открыты. В них уложены книги корешками вверх, а продавцы сидят в отдалении, на скамейках бульваров, и, по-видимому, не обращают никакого внимания на покупателей; каждый волен здесь рассматривать, читать и даже делать выписки из любой книги. Это какая-то бесплатная уличная библиотека. Однако я должен прибавить, что порядочных книг тут не продают; по большей части это никому не нужный старый хлам, состоящий из учебников, давно вышедших из обращения, да из легких романов.

Самая оживленная часть Парижа — это его многочисленные внутренние бульвары, идущие непрерывною цепью от церкви Маделень до площади Республики. В сущности, это один бульвар, но парижане окрестили каждый участок его разными названиями: de la Madeleine, des Capucines, des Italiens, Montmartre, Poissonniere, Bonne-Nouvelle, St. Denis и Saint Martin. Нижние этажи всех домов на этих бульварах почти сплошь заняты кофейнями и ресторанами, но публика не довольствуется внутренностью этих заведений, и перед каждым из них расставлены уже на самой улице столики, за которыми сидят прохожие и попивают вино и ликеры. Вино дешево, но, правду сказать, очень плохого качества, и один гарсон (garçon) насмешил меня признанием, что на бульварах и не подают собственно вина, а так называемый «хозяйственный напиток» (boisson de manage), приготовляемый из хлебных корок и разных кухонных отбросов. Сидящая публика постоянно осаждается мальчишками-оборванцами (les camelots, на парижском жаргоне), предлагающими газеты, брошюрки, галстуки и всякую мелочь. Эти продавцы неистово кричат и суют свои диковинки прямо в нос всем сидящим.

На реке Сене, в самом центре города имеются два небольших островка: Св. Людовика (Ile St. Louis) и Городской (Ile de la Cité). Последний побольше и представляет настоящее ядро Парижа. Тут сохранилось множество старинных построек, в числе которых замечателен храм Notre Dame. На выдающемся мыске острова, у того места, где он пересекается большим и, кажется, самым древним мостом, хотя его называют «Новым» (pont Neuf), стоит довольно простая конная статуя короля Генриха IV, окруженная небольшим цветничком.

На южной стороне Сены я успел побывать еще в Люксембургском саду. Этот сад, да еще Тюльери представляют в Париже единственные места для прогулок городских жителей. Тогда как в других городах Европы и Америки, особенно в Лондоне, имеется по несколько весьма обширных садов, в Париже таковых почти нет, а прославленные бульвары никак не могут заменить садов и городских парков. Эти бульвары наполнены пыльною атмосферой, подобно прочим парижским улицам; правда, гуляющие по бульварам пользуются многочисленными скамейками для отдохновения, но детям городских жителей парижские бульвары не могут быть полезны ни в физическом, ни в нравственном отношениях.

Из Люксембургского сада по Авеню обсерватории (Avenue de l’Observatoire) я дошел до решетки Парижской обсерватория, но недостаток времени не позволил мне посетить это замечательное учреждение: я полюбовался лишь издали великолепною статуей из белого мрамора, представляющей знаменитого Леверрье (1811–1877).

Гуляя по улицам, я натолкнулся на сцену перевозки тяжестей. К громадной двухколесной повозке, вроде трикебаля, был подвешен большой камень-монолит. Повозку тянуло пять лошадей, запряженных гуськом одна за другою. Погонщики неистовствовали и яростно хлестали бессловесных животных, которые часто падали и становились опять на ноги только под градом новых ударов. Впрочем, тут и с людьми обращаются не особенно деликатно; третирование хозяевами гостиниц и ресторанов своих слуг возбуждает просто омерзение. Пример такого обращения приведен мною выше. Это особенно неприятно видеть в столице республики, избравшей своим девизом слова: égalité, fraternité et liberté. Нигде мне не случалось ознакомиться со способом переноски вещей, практикующимся тут, в Париже. На углах улиц стоят носильщики с огромными деревянными клетками за спиной; эти клетки очень удобны для укладки вещей, но никак не для их носильщиков. Этих вьючных людей нанимают для переноски вещей, и то и дело приходится видеть целые вереницы таких тружеников с горами клади; в летнюю жару просто больно смотреть на изнуренные лица со струящимися потоками пота от усталости. Какая разница по сравнению с Америкой, где даже подметание улиц производится машинами! Вообще такой приниженности и подобострастия к «господам» со стороны так называемой «черни» мне еще нигде не приходилось встречать. Незнакомому с историй Франции может показаться, что рабство здесь еще в полной силе.