За океан. Путевые записки - [102]

Из местечка Вальдо в городок Руссель я мог бы ехать по железной дороге, но для этого пришлось бы сделать большой круг; прямое же расстояние по проселочной дороге только 35 миль, или около 53 верст, и я предпочел совершить переезд на лошадях. Перевезти меня взялся сам пропрайетор, хозяин «отеля». Он снарядил большую телегу, так называемую там (team), весьма прочного устройства и запряженную парою крепких лошадей. Прощание с жителями Вальдо было весьма трогательное. Каждый напутствовал меня наилучшими пожеланиями; хозяйка испекла несколько вкусных булок, и даже хозяин вновь отстроенной лавочки принес мне на дорогу пару сигар.

Мы поехали крупною рысью просто по степи, по которой лишь слегка видны были следы колес от проезжавших тут раньше повозок. Хорошие рессоры телеги спасали от беспрестанных толчков. Кругом гладкая привольная степь, на которой не видно ни жилищ, ни людей. Попадавшиеся фермы как-то всегда скрыты в оврагах, через которые было иногда довольно опасно переезжать; в таких случаях спасала только тормоз при спуске и сила лошадей при подъеме. Проехав верст пять, мы нагнали двух молодых людей с котомками за плечами и в огромных соломенных шляпах. Я предложил им сесть в повозку, где сзади было довольно места на моих чемоданах. Они охотно приняли мое предложение. Это были странствующие полевые работники, кочующие с одной фермы на другую и приискивающие работы. Одному было лет 20, другому не более 16-ти. Хозяин мой спросил их, не искали ли они работы в самом Вальдо, где теперь нуждаются в помощи. Они отвечали, что искали, но там дают слишком дешево — по 1¹/₂ дол. в день, а они хотят поступить не меньше, как на 2 дол. Взрослые работники получают тут на полевых работах около 3-х дол. в день на готовой пище.

Вскоре мы подъехали к обрыву глубокого оврага, на дне которого протекает речка Селайна (Salina), получившая свое название от солености воды. Однако, вода была не слишком соленая: когда мы переезжали реку в брод, лошади пили воду с удовольствием. Речка настолько глубока, что я невольно спросил молодых спутников, что бы они сделали тут, если бы я не усадил их в повозку.

— Нам не в диковину переходить реки в брод. Больших рек тут нет, а при переходе таких мы раздеваемся донага и переносим вещи и платье на руках.

Хозяин заметил, что весною, когда реки разливаются, сообщения в прериях почти прекращаются; только в нескольких весьма удаленных друг от друга местах при береговых фермах имеются лодки, на которых переезжают, разумеется, одни пешеходы.

Еще через несколько верст в овраге показался домик и сарайчики, окруженные деревьями. Это была ферма какого-то приятеля моего хозяина. Здесь мы остановились кормить лошадей и подкрепить себя молоком. Мои молодые спутники вступили в переговоры с фермером, долго спорили, но всё же не соглашались поступить к нему в рабочие дешевле 2-х долларов и, узнав, что невдалеке имеется большая ферма, где тоже нуждаются в рабочих, отправились туда, не простившись и не сказав спасибо. Когда я обратил на это внимание моего хозяина, то он махнул рукою, а потом прибавил:

— За что же им и благодарить? Они не просили себя подвозить, вы сами им предложили.

Дальнейший путь не представлял ничего замечательного; та же просторная, волнистая степь. Лишь кое-где попадались поля пшеницы, изредка обнесенные даже проволочными оградами, но построек не встречалось. Только у следующей речки, которую мы опять переезжали в брод, оказалась какая-то жалкая лачужка, принадлежавшая, по словам хозяина, недавно переселившемуся сюда из России и действительно русскому. Меня это заинтересовало, и я просил остановиться. Оказалось, что этот фермер, правда, из России, но только опять не русский, а менонит из Саратовской губернии. Он еще не старый человек и очень порядочно говорит по-русски, хотя давно уже покинул свое отечество. По его словам, колонисты стали выезжать из России после распространения на них общей воинской повинности.

Я удивлялся выносливости лошадей: кроме упомянутой часовой остановки, мы не делали привалов и всё время ехали рысью. Наконец на горизонте показались постройки и ряды телеграфных столбов. Это был городок Руссель. Он построен на совершенно ровном месте, и его прямолинейные и взаимно перпендикулярные улицы непосредственно обрываются в степи. Все почти дома выстроены из дерева, хотя лес привозится сюда по железной дороге из Чикаго, куда, в свою очередь, доставляется водою с берегов Великих Озер. Деревьев в городе очень мало, хотя есть стремление обсадить улицы бульварами.

В Русселе имеются только две гостиницы; я остановился в лучшей — «Russell House». Она устроена по общему типу американских гостиниц, но всё здесь гораздо проще. В первой большой зале, выходящей прямо на улицу, имеются стойка, или office, шкафчик с сигарами, стол для писания писем и чтения газет, а в углублении первобытный общий умывальник, для мытья рук перед переходом в следующую комнату — столовую. В столовой имеется только пять небольших столов, накрытых довольно затасканными скатертями и уставленных незатейливою посудой, причём каждый стол накрыт еще большим полотнищем кисеи от мух. Негров уже нет, и пищу разносят три молоденькие американки.