За нашу и вашу свободу - [93]

— Что я мог бы? — в сердцах вскричал Ярослав. — Почти два месяца понадобилось Коммуне, чтобы найти меня. У меня в распоряжении оставалось только двадцать дней. Больше мне история не дала…

Глава 42 Верность

На следующий день, двадцать третьего мая, Домбровский с небольшим отрядом отправился из центра в район Монмартра, чтобы там стать во главе защитников Парижа. Издавна считалось, что Монмартрский холм, возвышающийся над городом на сто двадцать восемь метров, неприступен. Домбровский знал, что там сосредоточена сильная артиллерия. Однако большинство орудий оказались испорченными. По-видимому, среди артиллеристов были предатели.

И все же репутация Монмартра как неприступной цитадели была так сильна, что версальцы запросили помощи у немцев. Германская 3-я Маасская армия стопятидесятитысячного состава охватывала Париж с востока огромной дугой. Северный конец ее доходил до Сен-Дени, южный — до Шарантона. Это была так называемая нейтральная зона. По просьбе Тьера Бисмарк приказал немецким войскам, вопреки положению о нейтралитете, расступиться и пропустить у Сент-Уана версальскую дивизию Монтодона. Это дало возможность версальцам сжать Монмартр с двух сторон. Уличные бои завязались на склонах холма.

Верхом на коне Домбровский объезжал гористые улицы Монмартра. Вчера он расстался с Теофилем и Валентином. Он уговорил их скрыться из Парижа и пробираться за границу. Они не хотели оставлять его. Но он уверил их, что тоже уйдет из Парижа, когда исчерпает все возможности обороны. С ним оставался его адъютант Рожаловский и член Коммуны Верморель. Они уговаривали Домбровского сойти с коня. Такая мишень для вражеских стрелков! Но Ярослав не слушал их.

— Он у нас заговоренный! — говорили бойцы на баррикадах, следя восхищенными глазами за своим маленьким генералом.

Все-таки несколько орудий оказались исправными. Но к ним не было снарядов.

— Я знаю, где они есть: в ратуше. Но я не могу оставить баррикады, — сказал Домбровский и посмотрел на Вермореля.

Верморель, скромный и мужественный человек, ни минуты не колебался, хотя путешествие сквозь пылающий Париж было не менее опасно, чем бой на баррикадах.

Верморелю удалось достигнуть ратуши. Он нашел там снаряды, погрузил их в телеги. Но когда его маленький эшелон добрался до окрестностей Монмартра, оказалось, что весь этот район уже охвачен версальскими войсками. Кольцо их так плотно, что пробраться туда со снарядами невозможно. «Какого мнения будет обо мне Домбровский! — подумал Верморель. — Он решит, что я бежал». Мысль эта так мучила его, что он, укрыв снаряды в одном из дворов, стал в одиночку пробираться на Монмартр. Ему удалась и эта отчаянная попытка. Каким-то чудом он достиг площади Бланш. Здесь на баррикаде сражались женщины. Начальник их, высокая красивая девушка, русская Елизавета Дмитриева, сказала, что Домбровский где-то за Северным вокзалом.

— Будьте осторожны, — прибавила она, — кажется, вокзал уже занят версальцами.

Когда Верморель достиг улицы Пуассоньер, ему показалось, что в пролете мелькнула фигура Домбровского на коне. Он побежал туда. Да, это был он!

Домбровский объезжал баррикады. Рядом с ним были Теофиль и Валентин. Они не захотели без него уйти из Парижа.

— Или все, или никто, — твердо сказал Теофиль.

Валентин поддержал его:

— Куда ж я пойду без тебя и без мальчугана!

Домбровский пожурил их «за невыполнение приказания», как он выразился. Но в душе он был рад их возвращению. Для себя он считал долгом чести оставаться на баррикадах.

— Пока коммунары дерутся, я с ними, — сказал он.

В этот момент он увидел Вермореля. Тот бежал к нему, издали махая рукой.

«Как хорошо! — подумал Домбровский. — Все, кого я люблю, рядом со мной».

Он крикнул:

— Ты привез снаряды?

Ответа он не услышал. Страшная боль пронзила низ живота. Он очнулся на носилках.

— Не трясите меня, — простонал он и забылся.

Неподалеку помещался госпиталь Лярибуазьер. Туда его отнесли. Он пришел в себя от страшной боли. Рана была смертельна.

— Надо дать ему водки, чтоб притупить боль, — сказал врач.

Валентин побежал к бойцам. Все сливали из своих фляжек, сколько у них было. Но Домбровский не мог пить. И говорить не мог. Раз только перед самым концом он сказал явственно:

— Это хорошо…

Все переглянулись, недоумевая и как бы спрашивая друг друга: что это значит? А Валентин подумал, что он-то знает, что хотел сказать Ярек: это хорошо, что я умираю на баррикаде, как революционер…

Тело Домбровского принесли в ратушу. Она превратилась в госпиталь и в морг. Всюду раненые и трупы. Даже на парадной мраморной лестнице. Париж горит. Через широкие окна зарева пожаров бросают кровавые трепещущие блики на окровавленные тела, на стены, обтянутые шелком.

В голубой комнате, некогда кабинете парижского префекта, лежит тело генерала Ярослава Домбровского. У изголовья — свечи. Смерть вернула чертам его лица свойственное им спокойствие. Оно бледно, это тонкое лицо с белокурыми мушкетерскими усами и бородкой. Теофиль и Валентин, опустив головы, сидят у стены. Рожаловский, положив на колени альбом, набрасывает портрет своего генерала.

Хоронили ночью на кладбище Пер-Лашез. По дороге на площади Бастилии бойцы, стоявшие у баррикад, остановили траурную процессию. Они подняли открытый гроб с телом Домбровского и перенесли его к Июльской колонне. Здесь они вынули из гроба тело, обернутое в красное знамя, и положили его у подножия колонны. Люди хотели попрощаться со своим генералом. С факелами в руках гвардейцы окружили гроб. Один за другим подходили они к нему, склонялись и целовали холодный лоб героя. Барабанщики непрерывно выбивали дробь. Потом наступила минута молчания. Несколько сот человек стояли с обнаженными головами. Слышны были только орудийная канонада, залпы и беспорядочная стрельба, доносившиеся со всех концов огромного города.