За нашу и вашу свободу - [52]

Фельдмаршал Берг в Варшаве рвал на себе остатки волос. А генерал-губернатор Муравьев-Вешатель прислал из Вильно в помощь московским сыщикам семь своих отборных шпионов.

Где же был в это время Домбровский? Куда девался он с того момента, когда в толпе баб, искусно подражая их походке и повадкам, вышел за ворота тюрьмы и бесследно потонул в необъятной Москве? Или, может быть, он покинул ее? Нет. Он остался здесь. Его укрыли от преследователей и окружили заботами те самые русские люди, которые, по предположениям Каткова, должны были непременно выдать его.

Вот как это было.

Выйдя за ворота, Домбровский, все еще не ускоряя шага, углубился в паутину переулков, между Пречистенкой и Арбатом. Он прошел неподалеку от дома своей тетушки пани Дукляны Хшонстовской, но, конечно, и не подумал зайти туда, зная, что первым делом кинутся искать его у родственников. Потом он выбрался на Никитский бульвар и побрел вверх по Бульварному кольцу. Он ходил, не останавливаясь, не присаживаясь на скамейки, ходил до изнеможения. Рано наступившие зимние сумерки Домбровский приветствовал, как друга. Однако надо было решить самую трудную проблему: куда деваться дальше? Вдруг ему померещилось, что городовой на перекрестке смотрит на него. Домбровский остановил проезжавшего извозчика и влез в его низкие сани.

— К Красным воротам, да поскорей! — сказал Ярослав тонким женским голосом.

Извозчик ударил лошаденку. Когда они проезжали мимо университета, у Домбровского мелькнула отчаянная мысль. Он вспомнил, как Потебня сказал Оксинскому, искавшему связи с повстанцами: «Зайди к любому русскому офицеру, узнаешь у него. Все они люди порядочные, и ни один не унизится до доноса на тебя…»

Домбровский остановил извозчика, расплатился и вошел в университетский двор. Из здания выходили студенты. В ту пору еще не существовало студенческой формы, ее ввели лет на двадцать позже, при Александре III. Но Домбровский знал, что студенты, настроенные радикально, отпускают длинные волосы, надвигают на глаза широкополую шляпу и на плечах поверх пальто носят плед.

Одного из таких студентов Ярослав остановил:

— У меня к вам просьба: разрешите мне у вас переодеться.

Студент с удивлением воззрился на эту странную деревенскую бабу, говорящую мужским голосом с интеллигентскими интонациями и легким нерусским акцентом.

— Кто вы? — спросил студент.

Ярослав ответил, не задумываясь:

— Я поляк. Я бежал из пересыльной тюрьмы. Я осужден на каторгу, как повстанец. Меня ищут. Теперь решайте!

Студент взял его руку и повел прочь со двора.

Домбровский молча шел и думал: выдаст или не выдаст?

На углу Моховой и Никитской студент остановился и повел глазами вокруг себя.

— Городового ищете? — спросил Домбровский.

Он уже приготовился свалить студента ударом под ребра и скрыться в темных переулках, ведущих к Воздвиженке.

Студент сказал с восхищением:

— А вы рискованный человек! И вправду могли попасть на «благонадежную душу», которая вас мигом доставила бы по принадлежности. Я ищу извозчика.

— Мы к вам?

— Да. Но я не могу в таком виде впустить вас к себе. Видите ли, у меня нет отдельной комнаты, а моим домашним нельзя сказать, кто вы. Вы подождете меня у ворот, я вынесу вам приличную одежду, а там подумаем, куда нам. А вот и извозец. Эй, Ванька!

Ехали молча. На Мясницкой остановились. Отпустили извозчика. Прошли в Златоустинский. Через некоторое время студент вынес теплый плащ и картуз. Домбровский накинул плащ на свое женское одеяние, снял с головы бабий платок и надел картуз. Они пошли вверх по Мясницкой к Чистым прудам. Студент сказал:

— Не спрашиваю, как вас зовут. Впрочем, называйтесь, как хотите. А я Шостакович Болеслав Петрович, лет мне двадцать. И — доверие за доверие — я состою в «организации».

— «Земля и воля»?

— Да.

Домбровский нащупал его руку и пожал ее.

— Брат! — сказал он. — Я Домбровский.

Шостакович остановился:

— Тот самый? Так вас не казнили? Мы знаем: Муравьев сказал, что не успокоится, пока не возведет вас на эшафот. А Катков строчит против вас гнусности в своих «Московских ведомостях». А вы знаете меру его влияния. Перед ним министры трепещут. Он советник царя. Недаром Герцен называет его: «правительствующий редактор». Однако подумаем, куда вас… Послушайте, вы очень устали?

— Устал, — сознался Домбровский.

— Не продержитесь еще часика два? Объясню вам, почему. Нам сейчас один выход: в номера. В гостиницу поплоше. Чем позднее, тем лучше, расспросов меньше. Загуляли, дескать, домой поздно. А завтра я вас устрою у кого-нибудь из наших. А через дня три я сам переезжаю от родных в наемную комнату. Там целая квартира сдается. И покойно, вот уж подлинно как у Христа за пазухой — дом-то церковный, хозяин — священник.

Они бродили часов до двух. Домбровский несколько раз просил Шостаковича остановиться и, прислонившись к стене, отдыхал.

Когда приближался городовой, Шостакович говорил громко:

— Вот назюзюкался! Теперь тащи его домой. Ну, шевелись, образина пьяная! Ужо жинка намылит тебе башку…

Наконец в одном из переулков на Сретенке они вошли в заведение под вывеской «Крым» — меблированные номера с трактиром. Им отвели комнату. Домбровский, не раздеваясь, бросился на кровать.