«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года - [45]

14 июня Лидере утвердил решение воено-полевого суда. В тот же день приговор был объявлен офицерам, сидевшим вместе в камере Александровской цитадели. Следователи обманули смертников, уверив их, что над ними будет произведен только обряд казни, а потом объявят о помиловании. Этого убийства страшились сами палачи. Выполняя рекомендацию царя и опасаясь, чтобы в войсках варшавского гарнизона не возник «случай ослушания со стороны, экзекуционных войск», осужденных перевезли в Новогеоргиевскую крепость (Модлин) — в сорока верстах от Варшавы. Их конвоировало свыше пятидесяти казаков, их везли, нигде не останавливаясь и не позволяя смертникам сходить с телеги.

В четыре часа утра 16 июня весь гарнизон Модлина выстроился на валу и во рву около крепости. Арнгольдт, Сливицкий и Ростковский, окруженные жандармами, казаками и солдатами, были проведены через цитадель к крепостному рву. Аудитор прочитал конфирмацию, на осужденных надели балахоны, подвели к столбам, завязали глаза. Для экзекуции был выстроен целый батальон специально отобранных солдат, командовал ими генерал, присланный Лидерсом из Варшавы, Ростковский попросил солдат: «Ребята, пожалуйста, цельтесь хорошенько: прямо в сердце!» Но у солдат тряслись руки. Сливицкий после двенадцати пуль был жив, и фельдфебель выстрелом из пистолета добил его. Так описывают казнь современники.

Приказ о казни опубликовали только через несколько дней. 4-й батальон накануне казни подняли по тревоге и перебросили в город Лович.

Расправа царя над молодыми офицерами вызвала волну возмущения в России, в Польше, за границей. Герцен писал в «Колоколе»: «Черный день этот будет памятен и вам, поляки, за которых умерли три русских мученика, и их товарищам, которым они завещали великий пример, и нам всем, которым они указали — не только «ак это правительство, набеленное прогрессом, легко убивает, но как проснувшиеся к сознанию офицеры наши геройски умирают». «Мы жалеем их как мучеников за святое дело, — писал неизвестный участник офицерской организации, рассказывавший о казни товарищей издателям «Колокола», — но эта жертва была необходима; она произвела наилучшее впечатление на поляков и на войско». От офицеров потребовали подписки, что не будут иметь портретов расстрелянных. Однако никакие приказы не могли погасить выражения сочувствия казненным.

О смертном приговоре кое-кто узнал сразу же после его утверждения. Накануне казни, 15 июня, Андрей Потебня стрелял в Лидерса. За этим террористическим актом в Польше последовали другие, совершенные силами повстанческой организации. Но выстрел в Лидерса имел свою политическую окраску. Он был демонстрацией, попыткой ответить террором на террор. Пуля в Лидерса, который утвердил смертный приговор осужденным, была направлена в царскую власть, расправляющуюся с революционерами. Польская подпольная газета «Стражница» («Дозор») не случайно назвала это покушение «наглядным предостережением для тиранов».

Стрелявший не скрывался, ставкой была его собственная жизнь. Утром в Саксонском саду, среди многочисленной публики, он открыто подошел к прогуливавшемуся генералу и ранил его в голову. Затем он продул дымившийся пистолет, положил его в карман и спокойно вошел в кофейню, имевшую сквозной выход, а оттуда исчез бесследно. В саду было много офицеров, которые не могли не узнать Потебню, но никто не подумал задержать его. «Я всадил ему в голову Арнгольдта и Сливицкого», — сказал Потебня Домбровскому через несколько часов после покушения. Новый наместник, великий князь Константин, сообщая Александру II об обстоятельствах покушения, писал: «Если бы в толпе, бывшей в это время в Саксонском саду, было малейшее сочувствие к полиции, убийца не мог бы скрыться».

К следствию в связи с покушением на Лидерса были привлечены офицеры Шлиссельбургского полка: прапорщики Вышемирский и Дмоховский, подпоручик Закревский. Теперь нам известно, что из этих офицеров по крайней мере А. М. Дмоховский, батальонный адъютант, был членом армейской организации. Вышемирский имел связь с Домбровским — обвинялся в продаже ему двух револьверов. Имя Потебни тоже упоминалось при следствии, но поскольку он скрылся, было «высочайше повелено, если он отыщется, предать его военному суду». Со службы он, разумеется, был уволен. Одним словом, в руках следствия имелись кое-какие нити. Но русским властям было вовсе не с руки обнаруживать террориста среди русских офицеров. Несмотря на требование Александра И, чтобы арестованные офицеры Шлиссельбургского полка были наказаны по всей строгости законов, Дмоховский и Закревский были признаны совершенно невиновными, а Вышемирский отделался переводом в сибирский линейный батальон.

Таким образом, тайна, окружавшая покушение на Лидерса, не была никем раскрыта. Оно воспринималось в одном ряду с последовавшими затем покушениями на Константина и Велёпольского. Игнаций Хмеленский, организовавший их, даже сознательно стремился соединить их в общественном мнении: в кармане у схваченного Ярошинского была найдена записка, заявлявшая, что он же стрелял и в Лидерса. Версия о том, что в Лидерса стрелял поляк, а не русский, устраивала и царское правительство. Однако русские революционеры знали правду. Герцен, на которого постоянно сыпались анонимные письма с угрозами, остроумно отвечал: «Поучитесь, как порядочные люди стреляют. Русский, хотевший отомстить своих товарищей, пустил пулю Лидерсу в челюсть без всяких писем и ругательств».