За наших воюют не только люди - [8]

Неожиданно залязгали тормоза и состав начал замедлять ход, вот появились рельсы второго пути, и поезд остановился. Небольшой полустанок в степи, кроме двух небольших домиков ничего не было. Несколько минут все ожидали, что состав тронется, но вскоре по вагонам пронеслось, "встречный пропускаем". И тут из всех теплушек хором повалили бойцы, большая часть дружно начали обссывать вагонные колеса, другие трепались о жизни, и только на двух платформах сразу после локомотива и в конце состава, расчеты зенитных пушек зорко смотрели в голубое небо.

Ивашов тоже, как и все не удержался и выпрыгнул с вагона, Он наклонился и хотел взять снег в руки, но снег, запорошенный паровозным дымом, был грязен до невозможности.

Он выпрямился и глубоко вдохнул морозный воздух.

С юго-запада послышался гудок паровоза, и вскоре стал слышен шум идущего эшелона. Встречный состав тоже замедлял ход. Когда он остановился, из домика дежурного вышло несколько человек.

И тут из вагонов поезда начали подавать носилки с непонятным грузом. Но вскоре все, с замиранием, поняли, что это такое. Несколько санитаров и санитарок выносили трупы умерших бойцов из санитарного поезда. Из вагона, который остановился напротив Ивашова, выглянула пожилая женщина и закричала:

- Солдатики, помогите ради бога. Тут один раненый богу душу отдал, никак не можем вынести, очень тяжелый.

Только, что оживленно шумевшие парни, бодро курившие самокрутки, торопливо прятали глаза, а Фома, стал белым, как снег.

И только Ивашов без раздумья шагнул вперед и без разговоров полез в вагон.

Выносили умерших на другую сторону состава, поэтому увидели это только любопытные, которые присели, чтобы посмотреть на это зрелище под вагоном, Но и они не поняли, что за жест сделал Ивашов, когда один вынес умершего солдата и положил в ряд с остальными. А его тихий возглас при этом "Хазад галл" услышала только пожилая санитарка, которая медленно шла вдоль умерших и усердно крестила каждого.

Подполковник Берлинер, который, как всегда оказался в ненужное время в ненужном месте, сделал вид, что этого не замечает.

После нее вдоль ряда трупов прошло поездное начальство и прибывшие военные, трупы были приняты по описи, их документы отданы, и все живые начали разбегаться по вагонам.

Ловко запрыгнув в теплушку, Ивашов уселся на нары рядом с печкой и, скрутив себе огромную козью ножку, прикурил ее от раскаленной дверцы и запыхтел, выпуская в воздух большие кольца дыма. Окружающие с сочувствием смотрели на него.

- Переживает парень,- думали они,- ведь единственный из нас не испугался труп на руки взять.

Веревкин все же не смог удержать язык:

- Слышь, Ивашов, если такие самокрутки будешь крутить, никакой махры не хватит.

И тут же заткнулся, получив изрядного "леща" от Федорова, да такого, что лязгнули зубы.

- Серега, ты чего, я же, чуть язык себе не откусил! - завопил он, и с надеждой посмотрел на сержанта. Но тот равнодушно отвернулся в сторону. Федоров, увидев, куда поглядел Веревкин, злорадно улыбнулся и пару раз стукнул кулаком в свою открытую левую ладонь.

А Ивашов даже головы не повернул в ту сторону. Он был отстранен и задумчив. И еще долго сидел перед печкой, с потухшей самокруткой, и все держал слегка трясущиеся ладони почти у самой дверцы, которая светилась темно-вишневым светом от жара последних подброшенных кусков антрацита. Фома, внимательно наблюдающий за ним, хотел что-то сказать, но вдруг увидел внимательный взгляд Федорова и его немалый кулак, и слова, уже готовые необдуманно покинуть его рот, так и не были высказаны.

А на безымянном полустанке, который они покинули, царил переполох. Когда к лежащим на земле трупам красноармейцев подъехала полуторка с десятком кое-как сколоченных из горбыля гробов и похоронная команда начала свое печальное дело, самый огромный из лежащих мертвецов вдруг закашлял и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам, и гулким басом сообщил окружающим:

- Ни хуя себе, а где это я? Эй, сынок, быстро ко мне, доложи командиру, что тут за блядство происходит!

Посидев около печки, Ивашов перебрался на нары, и ушел в свои мысли, в которых он вспоминал совсем недавние события

Конец октября для севера Вологодской области это уже серьезно, ночные заморозки, улетевшие перелетные птицы, облетевший голый лес. И только хмурые ели стоят в своем зеленом уборе, дожидаясь первого снега. В такую погоду на берег озера Воже, ближе к вечеру, вышел невысокий, очень плотный парень. Если бы его кто увидел сейчас из городских жителей, да и деревенских, то они подумали, перед ними ряженый. И действительно, путник был одет в офицерские галифе и длинную плотную свитку, перепоясанную толстой льняной веревкой, На свитку была накинута безрукавка из волчьей шкуры без пуговиц. За плечами у него на палке болтался небольшой, чем-то наполненный мешок. И самое главное на ногах у него были лапти.

И только большой нож в кожаном чехле давал понять, что парень не просто так вышел погулять. Он, выйдя на берег, уселся на, когда-то вывороченный корень сосны, отглаженный прибоем, и долго смотрел на теряющийся вдали берег и узенькие полоски дыма над далекими деревнями. Затем встал, достал из мешка небольшой топор вырубил несколько жердей, немного наклонно вбил их в мягкую почву и затем переплел еловыми ветками, с удовлетворением посмотрел на свою работу, приволок две упавшие лесины, между которыми запалил небольшой костерок. Разжег костер он огнивом, хотя коробок спичек, залитый воском, у него имелся. Хлопнув себя по лбу, вытащил из мешка несколько кистей калины, рябины и плетеную тонкую веревочку. Метрах в ста от места ночлега настроил несколько ловушек.