За нами Москва! - [11]

— Неплохо, братец, неплохо, — сдержанно улыбнулся взводный. — Поможешь мне будить остальных. Смотри, чтобы со сна никто не заорал и не выстрелил.

Шумов посмотрел на свою винтовку, затем, кряхтя, поднялся и попытался встать по стойке «смирно». Закоченевшие руки и ноги слушались с трудом, и он пошатнулся.

— Сделай несколько взмахов руками, разгони кровь, — посоветовал Берестов и направился к Медведеву.

Рота постепенно просыпалась. Далеко не все догадались постелить на ночь лапника, многие спали на голой земле, деля одну шинель на двоих. Холодная сентябрьская ночь наградила людей кашлем, хрипом, у некоторых отняла голос. Шести часов сна было слишком мало, чтобы восстановить силы, но, по крайней мере, теперь можно было идти вперед, не опасаясь, что кто-то свалится и уснет по дороге. Бойцы разминали закоченевшие руки и ноги, Берестов уже гонял свой взвод, заставляя протирать оружие, на котором крупными каплями осел туман. Последними Гольдберг разбудил женщин. Разговоры сразу угасли, с минуту царило неловкое молчание. Под общими взглядами Ольга смутилась, покраснела и неловко замерла. Богушева невозмутимо поправила одежду, убрала волосы под берет и, подняв с земли шинель, которой ее укрыл ночью Гольдберг, громко спросила:

— Чье имущество?

Послышались смешки, кто-то насмешливо сказал:

— Носи, красивая, потом отблагодаришь.

— Только после дезинфекции.

Ирина швырнула шинель зубоскалу и, прихватив за локоть медсестру, пошла к раненым. Женщины как раз заканчивали осмотр Егорова, когда к ним подошел Шумов. Здоровяк молча поставил перед Богушевой котелок с водой, положил рядом кусок мыла и маленькое зеркальце для бритья, затем, все так же не говоря ни слова, вернулся к своему взводу. Военфельдшер пожала плечами и вернулась к работе.

В стороне от бойцов Волков, Гольдберг и Берестов держали военный совет. Накануне в штабе 732–го полка лейтенант не успел получить карту, зато после утренней атаки бойцы притащили ему сумку убитого фельдфебеля. В сумке нашлась немецкая карта, да такая подробная, что ротный только тоскливо выругался.

— Мы здесь. — Комвзвода–1 указал спичкой на маленькое, с полногтя, зеленое пятнышко: Весь лес — полтора километра на шестьсот-семьсот метров. Он прилегает к дороге, что, полагаю, немцы скоро пройдут его частым гребнем. В этом случае нам останется только геройски погибнуть. Ну конечно, за исключением тех, кто успеет поднять руки.

Гольдберг вздрогнул.

— Есть, — ответил старший сержант. — Я не знаю, как вы планируете прорываться к нашим, товарищ лейтенант, но в любом случае сначала нужно выйти из этого мешка.

— Прорываться будем лесами, — сказал Волков, — вот отсюда, вдоль просеки от старой вырубки на восток. Насчет мешка — у меня такое же мнение. До настоящего леса — примерно два километра, из них один — по кустам вдоль дороги.

— Можно здесь вдоль холма, за гребнем, — показал комвзвода.

— Зачем так близко к дороге? — встревоженно спросил комиссар.

— Болото, — коротко ответил Берестов, — торфяные выработки, а дальше — топь, гиблое место.

— Фактически нам нужно проскочить километр, — подытожил лейтенант. — Самый опасный участок — здесь, на взлобке. Ладно, чем быстрее, тем лучше. Медведев!

Комвзвода–2 подбежал к командиру.

— Как люди? — спросил Волков.

— Да как… — Старшина произвел некое сложное движение плечами, затем махнул рукой: — Да пойдем, куда мы денемся.

— Конечно пойдем. Андрей Васильевич, возьмите отделение — будете головным дозором. Денис, — лейтенант повернулся к Медведеву, — во-первых, проследи за рационами, сухари нужно экономить. Во-вторых, раненые — на тебе, посмотри, если надо — почини носилки для лежачих. Как закончишь — пять минут на прием пищи, потом оправиться — и двигаемся.

— Есть!

— Есть!

Командиры взводов пошли к своим бойцам, лейтенант сложил карту и сунул ее в сумку.

— Знаете, — сказал он комиссару, — а ведь в уставе ничего этого нет. Бой, наступление, оборона, смена, отдых, охранение. А вот об этом… Как на своей земле прятаться…

— А в Уставе много чего нет, — невозмутимо ответил комиссар.

Усевшись на землю, Гольдберг стянул сапоги, размотал портянки и, блаженно кряхтя, пошевелил пальцами ног.

— Мне-то это не в новинку, — негромко заметил комиссар. — В 20–м на Украине вообще не понять было, где наши, где белые, а где союзничек Нестор Иванович Махно.

— Хотите сказать, тогда было хуже?

— Тогда было по-другому. Тогда мы вообще ни черта не знали, что будет через год. Голод, сыпняк, интервенция, нас бросало с фронта на фронт, а я тогда был помоложе, чем вы сейчас. Но была мечта, Саша, мечта о счастье для всех, для человечества, о том, что сами люди станут другими. В общем-то, как в фильме «Чапаев», помните, он там говорит: «Умирать не надо будет».

— А сейчас?

Волков сел рядом с комиссаром и тоже разулся, мокрая от росы трава приятно холодила натруженные ноги.

— Как сказать. — Гольдберг снял очки, протер их снова водрузил на нос. — Скажем так, я повзрослел. Конечно, глупо было ждать Мировой революции, а уж в то, что люди изменятся сразу, мог верить только юный наивный дурак, каким, собственно, я тогда и был. Впереди еще много работы, Саша, так много… Я не уверен, что увижу ее конец. Впрочем, конца и не должно быть, коммунисты всегда будут идти дальше… Что-то мы заболтались, прошу прощения, кажется, я старею.