За нами Москва! - [9]

— Шофер теперь у нас, во втором взводе. Медсестра еще не пришла в себя, вон она…

Ирина Геннадьевна опустилась на колени рядом с девушкой, подняла веко…

— Обморок, — резко заметила женщина. — Где моя сумка?

Она не сомневалась, что ее вещи найдены и доставлены вместе с ней. Берестов молча передал ей сумку.

— У кого-нибудь есть водка?

Медведев, не говоря ни слова, сунул в руки врача флягу.

— Жестоко, конечно, — пробормотала военфельдшер, — но времени нет.

Она достала из сумки пузырек, открыла и поднесла к лицу девушки. Глаза медсестры внезапно открылись, она глубоко вдохнула, словно собираясь кричать, и Богушева ловко влила ей в рот водку. Подождав, пока девушка прокашляется, Ирина Геннадьевна велела бойцам:

— Усадите ее.

Затем, глядя медсестре прямо в глаза, Богушева спросила:

— Пришла в себя?

Девушка торопливо кивнула.

— Молодец. Вставай, для нас есть работа. Будешь мне, скажем так, ассистировать.

— Но я не могу! — Голос у Ольги оказался низкий, грудной.

— С какого курса ушла в армию? — жестко спросила Ирина. — С третьего? Я не спрашиваю, можешь ты или нет, вставай, у нас раненый умирает. Лейтенант, мне нужен огонь и кипяченая вода.

— Огня не будет, — ответил Волков. — Дым далеко видно.

— Понятно, — вздохнула Богушева, — тогда дайте еще водки. Вообще сколько есть. И рубахи чистые, у меня бинты кончаются. Освободите место и накройте шинелями. Времени мало, скоро начнет темнеть.

— Ирина Геннадьевна, — испуганно начала медсестра, — мы даже инструменты продезинфицировать не сможем…

— Я знаю, — кивнула женщина. — Но что нам остается? Будем водкой.

С Егоровым закончили через полтора часа, солнце уже садилось. Наложив последний шов, Богушева приказала медсестре закончить перевязку и велела готовить следующих. Она как раз накладывала шину из расколотого березового бревнышка, когда стемнело окончательно. Не прерывая работы, Ирина бросила через плечо:

— Обеспечьте свет.

Волков переглянулся со взводными.

— Огонь открывать нельзя, — тихо сказал Медведев.

— Значит, закроем, — ответил Берестов.

Вырубив четыре шеста, привязали к ним шинели. Бойцы держали занавеси, а внутри еврей и белогвардеец светили доктору трофейными фонариками. Импровизированный госпиталь работал до глубокой ночи, женщины резали, вынимали из живого тела железо и свинец, шили, перевязывали. Уже давно скомандовали отбой, и красноармейцы провалились в черное тяжелое забытье без снов, уже клевали носами, спали стоя те, кто закрывал свет от вражеских глаз, когда медсестра заново перевязала Кошелева. Младший сержант замер, не шевелясь, пока девушка отмачивала заскорузлый от крови серый бинт, промывала рану. Ольга начала накладывать швы но студент сидел как каменный.

— Вы что, совсем не чувствуете боли? — устало спросила она, перерезая нитку и снова втыкая иглу в живое тело.

— Чувствую, — сдавленно ответил Кошелев, — но не кричать же…

— Разрешаю стонать. — Медсестра стянула края раны.

— Спасибо, потерплю, — прохрипел несостоявшийся филолог.

— Гордый, значит. — Завязать узел, обрезать нитку…

— Да нет, просто неудобно ы-ы — ы…

— Неудобно штаны через голову надевать, лучше стони, так легче.

— Предпочту остаться при своем мнении. — Несмотря на холод сентябрьской ночи, по лицу раненого катились капли пота.

— Два стежка осталось.

— Рад слышать.

Медсестра перевязала младшего сержанта чьей-то разорванной на полосы нательной рубахой. «Кому-то не придется переодеться в чистое», — подумал Кошелев.

— Ирина Геннадьевна, все, этот последний. — Медсестра повернулась к своей начальнице и всплеснула руками: — Ну, горе вы мое…

Богушева сидела на коленях, свесив голову на грудь, инструменты, которые она начала было собирать, тускло поблескивали в свете фонариков.

— Она уж минут пять так сидит, — прошептал Гольдберг, — я решил, задумалась о чем-то.

— Ага, и сопит при этом. — Девушка покачала головой: — Трое суток на ногах.

Берестов выключил фонарик и знаком показал комиссару сделать то же.

— Отбой, ребята, — шепотом приказал он бойцам с занавесями.

Те отошли на несколько шагов и не опустились, а буквально рухнули на землю. Медсестра собрала инструменты в сумку, осторожно уложила военфельдшера на бок и, тесно прижавшись к старшей подруге, мгновенно заснула сама. Гольдберг отнес в сторону набухшие свернувшейся кровью шинели, что послужили операционным столом. Когда он вернулся, Берестов шагнул ему навстречу.

— Похоже, товарищ батальонный комиссар, на ногах только вы, я и Кошелев, у него голова разболелась. Так что караулить нам, остальных не поднять, хоть из пушки пали.

— А вы-то сами? — Валентин Иосифович не мог избавиться от странного недоверия, которое вызывал в нем этот человек.

— В себе я уверен, — сухо сказал старший сержант.

Гольдберг не видел его лица, но почему-то подумал, что непонятный командир взвода сейчас улыбается.

— Один из нас должен выдвинуться метров на сто на юг, к дороге, — продолжил старший сержант. — С севера и северо-востока у нас болото еще кто-то должен выйти на запад, там редколесье, видно далеко. Третий останется здесь и будет время от времени проверять двух других. Насколько я понимаю, вы прошлой ночью спали? Значит, начальником караула лучше всего быть вам.