За магнитной стеной, или Сновидения Варежки - [3]

Недавно Савелий побывал у Сухаревой и теперь он то неподвижно лежал на промятой кушетке и, уставясь в потолок, выкуривал одну сигарету за другой, то вскакивал и нервно ходил взад и вперед, то снова ложился, вскакивал и подходил к окну, выходящему во двор, и как очумелый подолгу стоял возле него, словно пытаясь что-то вспомнить, что-то высмотреть в темных досках полуразвалившегося сарая.

- Неужели мне все померещилось? Какая-то фатальная ошибка, галлюцинация, астральный бред.

Самые невероятные догадки и предположения метались в воспаленных клетках мозга, не давали успокоиться, забыться, взять себя в руки. К тому же постоянно мозолили глаза отрешенно лежащие кисти и разбросанные как попало тюбики с красками. Савелий не выдержал и накрыл их газетой, а на недавно начатую картину набросил лохмотья - все, что осталось от его некогда любимой рубашки в горошек.

- Какая-то чертовщина! - Савелий плюхнулся на кушетку, повернулся к стене и в который раз стал лихорадочно прокручивать встречу с Кариной.

В тот день он тщательно отпарил брюки, приобрел в комиссионке недорогой пиджачишко, сходил в парикмахерскую, после чего, посмотрев на себя в зеркало, сказал: хорошо. И было утро, и был вечер; день шестой суббота. И Варежкин шел к Карине, и снег под ногами раскалывался на звезды.- Вначале она была приветливая. Улыбалась. Взяла цветы, правда, пальцы нервничали. Понять можно - волнение. Цветы поставила в молочную бутылку. А потом вдруг замкнулась. Почему?

Варежкину вспомнились цветочные лотки, как он минут пятнадцать завороженно смотрел на стеклянные ящики в виде аквариумов, в которых горели свечи, как неловко было покупать стыдливые гвоздики - так покорно и смиренно они лежали.

Цветы... С них-то все и началось. Была же ваза. Могла и в нее поставить. Подумаешь, какие-то пожухлые сосновые ветки. С год стоят - не меньше. Предложил выбросить - ни в коем случае. Поставить их в какую-нибудь трехлитровую банку - нет-нет, нельзя. Они должны стоять там. Стоп...

Он вспомнил, что над сосновыми ветками, стоявшими на этажерке, белело пятно.

Ваза с ветками ей чем-то дорога. Белое пятно. Скорее всего висела фотография. Но чья? Мужа? Любовника?

Допустим, бросил, погиб. Память о нем? Смешно. Глупо.

Да черт с ними, с этими ветками. При чем тут они...

Карина... К ней шел. Спешил. Готовился. Все прахом.

Карина... Какой сладкой горечью веет от этого имени.

Карой и горечью. Спросил - как живешь. Сказала, что ничего интересного, что привыкла к однажды заведенному распорядку, что в прошлом... да стоит ли о нем говорить, и вдруг с пустого места: хочешь узнать - не замужем ли я? Мне муж не нужен, посторонний человек в доме - не нужен. Не хочу, чтобы кто-то нарушал мой быт. Однажды попытались перевоспитать - ничего не вышло. Впрочем, это так, прошлогодний снег, дым, кото... сжала пальцами виски. Переменил тему. Хорошая квартира, удачное место. Много простора за окнами.

Ненавидяще посмотрела. Какой простор? Живешь, как в глуши. Раньше была квартира в центре, но дом поставили на капитальный ремонт. Разве нельзя вернуться назад? Привыкла. Хотя какая привычка. Все дело в другом, в другом... Снова сжала виски. Нельзя мне отсюда уезжать, нельзя. А вдруг вернется... все вернется - прежнее... Извини, я совсем развинтилась. Страшно болит голова. Вся неделя сумбурная, беготливая. Мне лучше прилечь. Подошла к дивану и согнала кошку.

Обрывки воспоминаний набегали друг на друга, перекрещивались, кувыркались, пока их не подхватила головокружительная карусель и не слила в пеструю, неразрывную ленту.

Наутро Варежкин встал свежим и бодрым. Тюбики и кисти очнулись от летаргического сна, когда Савелий, комкая, сорвал с них газету, а холст помолодел и задышал, освобожденный от наброшенных на него лохмотьев.

- Кого нелегкая принесла?! - раздраженно сказала Карина и пошла открывать.

На пороге стоял Варежкин с цветами и картиной.

- Савелий! Наконец-то. Как в воду канул. Почему не звонил? - сбивчиво заговорила Сухарева, впуская Савелия. - Я уже разыскивать тебя собралась.

- Я картину для тебя писал, - смущенно заговорил Варежкин, словно оправдываясь.

- Картину... - Сухарева, словно спохватившись, быстро прикрыла дверь, ведущую в комнату. - Извини, у меня маленький беспорядок. Ты пока раздевайся, я сейчас приберу.

Карина бочком юркнула в комнату, мигом сняла со стены фотографию и запрятала ее в шкаф. Затем, поправляя на ходу прическу и стараясь унять волнение, вошла в прихожую.

Савелий протянул ей тюльпаны и стал причесываться.

"Снова цветы... и снова некуда поставить", - подумала Карина.

- Опять не знаешь, куда их определить? - улыбаясь, спросил Савелий.

Карина слегка покраснела, пошла на кухню, и уже оттуда сказала: Проходи в комнату, я сейчас чайник поставлю.

Когда она вернулась, Варежкин стоял возле этажерки и держал в руках картину.

- Это еще что такое? Какая инфантильная композиция! - с расстановкой произнесла Сухарева.

- Не узнаешь? Твой дом, твоя квартира.

- Что-то непохоже.

- Конечно, здесь, - он показал на холст, - многое выдумано, но по-другому я не умею.

- Еще один выдумщик свалился на мою голову! Я то думала, что ты совсем другую принесешь картину, но..