За линией фронта - [6]

Шрифт
Интервал

Значит, и ему почудилось?..

Все яснее шум моторов, все резче пулеметные очереди, — и уже, громко и победно гремит над Березанью:

Это есть наш последний
И решительный бой!..

По улице к нам мчится немецкая бронемашина. За ней грузовик. В кузове — люди в серых шинелях. Кто-то припал к зенитному пулемету. Очереди хлещут по хатам, огородам, бегущим фашистам.

Мы бросаемся навстречу машинам и подхватываем боевой гимн…

— А я шо казав?! — раздается торжествующий голос Ревы. Он в кабине грузовика. Пилотка, как обычно, на затылке, шинель нараспашку. — Не идут на пулемет! Драпают!

Заметив меня, рапортует, но лицо по-прежнему сияет:

— Задание выполнил, товарищ комиссар. На трофейных вырвался… Яки будут новые приказания?

— На Жуковку, Рева! На прорыв!

— Есть на прорыв!.. А ну, землячки, держись крепче: больше газу — меньше ям!

Взревели моторы. Снова грянул «Интернационал». С винтовками наперевес бойцы бросаются вслед за машинами…

Помню только эту победную песню, сухой треск пулеметов на Ревиной машине, несмолкающее «ура», тяжелый топот ног, тарахтенье досок настила на мостике, бледное лицо фашистского солдата, через перила навзничь падающего в болото…

Пробились!

*

Прошло три дня — три тяжелых дня…

Сейчас мне ясно: многие наши неудачи — результат моей неопытности. Я не знал местности, я, оказывается, еще не научился ходить по вражеским тылам: почему-то упорно держался больших дорог, упрямо тянулся к селам. Это приводило к неизбежным стычкам, к потере людей, растрате времени.

Попытка прорваться на Яготинскую гать нам дорого обошлась. Под Сгуровкой нас ждала ловушка. Пробиться к мосту на Быков не удалось. Комбат пропал, словно сквозь землю провалился. Исчезла последняя надежда найти его. Нас осталось тридцать один человек…

Помню звездную ночь на 2 октября. Сижу у брошенного полуразрушенного комбайна. Передо мной по еле приметной проселочной дороге цепочкой проходят солдаты.

К рассвету мы располагаемся на дневку в нескошенном просе.

Вспоминается небольшая лощинка и неподалеку от нее холмик, на котором разместился наш дозор. Спать не хотелось, но и разговор как-то не вязался.

Вставало солнце. Вначале на фоне розоватой зари появился полукруг расплавленного золота. Затем от земли оторвался огромный огненно-красный шар. Он быстро поднимался все выше и выше, постепенно уменьшался в размерах, приобретал свою обычную «солнечную» окраску, замедлял движение и, наконец, словно застыл на месте.

— Товарищ капитан. Думаю, думаю — не понимаю: как вы тогда в Березани на машинах вырвались? — спрашивает Абдурахманов.

— Ну вот, собрался спустя лето по малину, — добродушно ворчит Рева. — Яку старину вспомнил.

— Чего тут не понимать? — строго выговаривает своему закадычному другу-приятелю сержант Ларионов. — Завели моторы, сели, поехали — вот и все… А ты лучше, чем товарищу капитану спать мешать, свою шинель почисти, а то ходишь, как поросенок замурзанный.

То ли скучно Реве, то ли приятно еще раз вспомнить свои березанские дела, но, помолчав, он все-таки начинает:

— Так це ж не моя идея. Це Красицкий придумал… Помнишь, землячок, накрыли мы с тобой фашистский штаб? Хорошо накрыли — слов нет. Вижу, во дворе две машины стоят: грузовая и броневая. Веду бой, а думка о машинах. Уж такой я человек уродился — люблю машину, не могу спокойно мимо пройти, чтобы не поглядеть ее, руками не потрогать. А гады не дают глядеть: взяли в кольцо и жмут — ни вздохнуть ни охнуть… Ну, послал вас к комиссару, а вы пропали…

— Как пропали? Не говорите такое слово, товарищ капитан! — горячо оправдывается Абдурахманов. — Ведь мы…

— Не тарахти, — перебивает Рева. — Откуда я знал, где вы? Нет ни вас, ни комиссара. Всей моей территории в Березани осталось четыре двора… Вдруг затихли фашисты. Перед атакой, видно. Дай, думаю, напоследок взгляну на машины, сердце успокою. Гляжу — в порядке машины. «На ходу?» — спрашивает Красицкий. Озлился я: не все ли тебе равно, на ходу или не на ходу, когда сейчас умирать надо. «На ходу, — говорю. — Прикажете вас на тот свет доставить?» А он: «Разрешите, — говорит, — товарищ капитан, на броневой на прорыв пойти. Я танкист». «Це идея», — думаю. А потом прикинул: нет, стой, так не пойдет. Ты прорвешься или нет, это еще бабушка надвое сказала, а я со взводом здесь останусь? «Давай, говорю, землячок, лучше вместе, колонной. Оно вернее»… Ну, сели. Хлопцы «Интернационал» затянули. И все.

— Как же вас фашисты выпустили?

— А ты попробуй — не выпусти… Первое — «Интернационал»: они его боятся пуще всего на свете. Второе — зенитный пулемет: сам знаешь — штука, браток, серьезная. От всего этого у них последние гитлеровские артикулы из головы выскочили, и они зайцами во все стороны прыснули…

Посмеялись, поговорили маленько и заснули мои товарищи. Я начал было разрабатывать наш ночной маршрут, как вдруг слышу — дозорные подают сигналы. Выглядываю из проса: прямо к нам идут фашистские машины с пехотой.

— Тревога! К бою!

Скупо хлопают наши одиночные выстрелы. В ответ несется пулеметный огонь. Мы рассыпаемся. Машины за нами…

Большой зеленоватый грузовик идет прямо на меня. Вокруг свистят пули. С трудом заставляю себя только раз спустить курок: патроны в пистолете на исходе.


Еще от автора Александр Николаевич Сабуров
Силы неисчислимые

 Партизанские командиры перешли линию фронта и собрались в Москве. Руководители партии и правительства вместе с ними намечают пути дальнейшего развития борьбы советских патриотов во вражеском тылу. Принимается решение провести большие рейды по вражеским тылам. Около двух тысяч партизан глубокой осенью покидают свою постоянную базу, забирают с собой орудия и минометы. Сотни километров они проходят по Украине, громя фашистские гарнизоны, разрушая коммуникации врага. Не обходится без потерь. Но ряды партизан непрерывно растут.


Рекомендуем почитать
Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)

За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.