За линией фронта - [5]
Нет, это, оказывается, не так просто: пожар охватил уже полсела, и огонь преграждает нам путь. Стрельба медленно стихает — слышатся только отрывистые одиночные выстрелы. Мы окапываемся…
Вражеский залп. Это фашисты бьют со стороны дороги на Барышевку: к ним, видно, снова подошло подкрепление.
Рядом рвется мина. Еще… Еще… Полчаса под таким огнем, и от нас ничего не останется…
Но что это?
Справа вдруг ярко вспыхнули ветряки. Растянувшись цепочкой, бежит к нам группа Ревы. Бежит по ровному — без единого кустика — лугу. Кругом взрываются мины.
— Скорей, Рева! Скорей! — кажется, я кричу это во весь голос.
А там, где бьется комбат, бой отдаляется — очевидно, и комбату приходится туго…
Подбегает Рева. Глаза яркие, сияющие.
— Сняли! К чертовой матери сняли!
— Рева, бери взвод, — приказываю я. — Ползи балкой в обход. Врывайся в село с запада. Перерезай дорогу на Барышевку. Чтобы ни один фашист не прошел оттуда в Березань… И больше шума. Больше шума, Рева. Быстро!
Перехожу ближе к Скорбовскому. Мой КП на бугорке, у самого края глинистого оврага. Тут же небольшая корявая ива зацепилась за откос, и ее переплетенные корни висят над обрывом.
Уже вечер, но еще светло, как днем, — от пожара. Вокруг по-прежнему рвутся мины.
Фашисты сосредоточиваются на колхозном дворе. Огонь их минометов перенесен дальше: мины пролетают над головой. Сейчас противник пойдет в атаку на Скорбовского.
Начинается перебежка. Одна вражеская цепь… вторая… третья…
Скорбовский молчит.
Фашисты все ближе. Они уже поднимаются во весь рост. Они наглеют…
Скорбовский молчит.
— Огонь, Скорбовский!
Он не слышит, не понимает, не хочет понимать?.. Что с ним? Растерялся?.. Сейчас сомнут его… Он с ума сошел!..
И Рева пропал…
Фашисты рядом со Скорбовский. Первую цепь отделяют от него метров двадцать — не больше.
Конец…
Вдруг бьет наш залп, за ним несется громовое «ура» — и воздух словно раскалывается над головой.
Передние фашистские цепи падают как подкошенные. Задние в нерешительности мнутся на месте.
Снова залп. Снова «ура». Фашисты бегут. Их хлещут в спины короткими пулеметными очередями. Высокий, толстый фашистский офицер пытается сдержать бегущих, но солдат и офицера укладывает на землю наш пулемет…
Наступает тишина.
— Шпана! — раздается впереди спокойный голос Скорбовского. — А еще в атаку лезут.
Молодец Скорбовский! Впервые я видел такую редкую выдержку…
В западной части села, у дороги на Барышевку, вспыхивает перестрелка. Это Рева, наконец, зашумел. Хорошо!..
— Товарищ комиссар!
Это прибыл связной от комбата: весь в глине, глаза красные, на левой щеке кровоточащая царапина.
— Товарищ комиссар! Немцы жмут. Комбат приказывает отходить. Сбор около Жуковки.
Помолчав, связной продолжает:
— Комбат говорил: «Скажи комиссару — «первый вариант». Если у Жуковки не встретимся — «первый вариант»…
— Понял. Где комбат?
— Прошел станцию.
Бой на станции действительно затих. Комбату, очевидно, помогли наши атаки, и ему удалось уйти, оторваться от противника.
Оглядываюсь назад. Густая фашистская цепь широкой дугой охватывает нас с севера и северо-востока, отрезая пути назад, и к станции. Впереди, на юге — горящее село, занятое фашистами.
На западе — Рева. Он почти рядом, но между нами пылающие дома и на усадьбах вражеские автоматчики.
Сейчас ни к Реве, ни к комбату не пробиться.
Снова обстрел. Враг бьет упорно: перелет, недолет, перелет, недолет. Вилка сужается…
Рвется снаряд. С глыбой земли падаю в овраг.
С трудом выкарабкиваюсь из-под тяжелой липкой глины. Взбираюсь по крутому скользкому откосу. На самом краю обрыва исковерканная снарядом, вырванная с корнем ива. А рядом с ней Ларионов и Абдурахманов. Как они попали сюда? Ведь они были с Ревой…
— Захватили штаб, — докладывает Ларионов. — Перебили фашистских офицеров. Нас взяли в кольцо и держат. Ни туда ни сюда…
— Как же проскочили?
— Ползком… Трех «кукушек» по дороге сняли. Гады на усадьбах в картофеле сидят. Все огороды заняли. К атаке, видать, готовятся… Товарищ капитан помощи просит.
Значит, мы с Ревой в двух кольцах, и прорвать их нет сил. Остается одно: ждать ночи, чтобы пробиться к Реве и с боем выходить из села.
Но фашисты не дают ждать.
Опять огонь, опять атака. Немцы отходят под защиту горящих хат.
И снова атака, и снова огонь…
Стонут раненые. А время, кажется, остановилось, и никогда не кончится этот страшный день.
И все же мы не отходим ни на шаг. Да нам и некуда отходить: кольцо плотно сомкнулось вокруг нас…
Наконец, спускается ночь. Догорают хаты. Пора.
— Слушай команду!
Рывок. Воют фашистские мины, бьют в упор немецкие пулеметы…
Нет, не прорвать этой огненной завесы, не соединиться с Ревой…
Вдруг огонь стихает. В непривычной тишине возникает шум моторов. Неужели немцы решили бросить против нас танки?..
Что ж, остается только подороже отдать свою жизнь.
— Гранаты!
Шум моторов все ближе…
Нет, это не танки… Отчетливо слышно татаканье крупнокалиберных пулеметов. Раздаются испуганные панические выкрики гитлеровцев.
Неожиданно в перерыве между очередями издалека доносится песня. Кажется, я слышу «Интернационал».
Не может быть. Это невероятно…
— Товарищ комиссар!
Лежащий рядом Ларионов крепко сжимает мою руку. Он поднял голову, он смотрит на улицу, и глаза его широко раскрыты.
Партизанские командиры перешли линию фронта и собрались в Москве. Руководители партии и правительства вместе с ними намечают пути дальнейшего развития борьбы советских патриотов во вражеском тылу. Принимается решение провести большие рейды по вражеским тылам. Около двух тысяч партизан глубокой осенью покидают свою постоянную базу, забирают с собой орудия и минометы. Сотни километров они проходят по Украине, громя фашистские гарнизоны, разрушая коммуникации врага. Не обходится без потерь. Но ряды партизан непрерывно растут.
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.