За линией фронта - [29]

Шрифт
Интервал

— Як из Заводского? — переспрашивает Рева. — Что ж ты робил до войны?

— В кооперации служил. Счетоводом…

Анатолий ведет нас глухим лесом. Похрустывает ледок на лужах. Тени лежат на полянах. Под ногами опавшие листья, покрытые инеем.

Всю дорогу Анатолий осторожно выпытывает у меня, зачем мы идем в Бошаровский. Я отмалчиваюсь. Роли в игре как будто меняются…

Лес начинает редеть. Анатолий останавливается.

— Скоро опушка, — говорит он. — За ней поле. Пройдете километр — и поселок… Ну, я пошел обратно.

Чувствую, наступило время выложить на стол свой основной, решающий козырь.

— Перестанем играть в прятки. Мы все знаем. В Бошаровском живет Скворцов. У него приемник. Сводки ты получаешь от него. И ты вовсе не счетовод из кооперации — ты агент по сбору кожсырья… Одним словом, нам надо слушать Москву.

Анатолий удивленно смотрит на меня и неожиданно улыбается. Эта улыбка, сразу же преображает его лицо. Оно становится добрым, привлекательным, чуть лукавым. Даже бельмо не бросается в глаза.

— Ну, раз знаете, так что же голову нам морочили, товарищи? — продолжая улыбаться, говорит он. — Ведь это же у моего брата приемник. У Леньки.

— Чуешь, комиссар? — и Рева от восторга обнимает Анатольку. — Це мы его морочили!

— Ну, ладно, хватит, — торопит Пашкевич. — Веди к твоей рации.

Нет, Анатолька не согласен. Он готов взять только одного — остальные должны остаться здесь.

Я отправляюсь с Анатолькой…

В хате Скворцовых полумрак: на столе, мигая, тускло горит коптилка.

Ленька, брат Анатолия, еще совсем молодой парень, высокий, худой, с нескладной угловатой мальчишеской фигурой. Пожалуй, ему и семнадцати нет. Неужели этот мальчик ухитряется каждый день слушать Москву?

Ленька неторопливо идет в угол хаты и поднимает топором половицу. Внизу оказывается тайничок.

Парень осторожно вытаскивает из него три небольшие фанерные дощечки, скрепленные шарнирами. На каждой дощечке смонтированы части приемника. На одной из них — две медные пуговицы, начищенные до блеска и обмотанные тонкой проволочкой.

Ленька складывает дощечки, как складывают игрушечные домики, укрепляет крючками и с гордостью оглядывает свое детище.

От ящика идут два шнура с наушниками.

— Берите, — говорит Ленька, протягивая один из наушников. — Записывайте, — и кладет передо мной карандаш и бумагу.

Часы показывают без пяти шесть. Не отрываясь, смотрю на стрелки: даже секундная и та движется еле-еле. Кажется, вот-вот остановятся часы…

Вдруг раздается голос. В первое мгновение мне кажется, что вошел какой-то человек в хату, близкий, родной человек, и стал рядом со мной.

Не помню точно первых слов, но отчетливо помню, что были сказаны именно те слова, которые ждал, которые мечтал услышать:

«Говорит Москва. Передаем сообщение Советского Информбюро».

Первая фраза утреннего сообщения запоминается так отчетливо, что по сей день знаю ее наизусть:

«В течение ночи на 26-е октября продолжались бои на Таганрогском, Макеевском (Донбасс), Можайском и Малоярославском направлениях».

Дальше диктор говорит о боевых эпизодах: о части подполковника с какой-то грузинской фамилией — на одном из секторов Ленинградского фронта она стремительным ударом выбила фашистов из пункта Г.; о нашей авиачасти, за несколько дней уничтожившей 80 немецких танков и более 100 автомашин с пехотой и боеприпасами; о жестоких боях на северо-западном направлении, где наш батальон в течение дня отбил пять атак двух немецких батальонов.

Наступает короткая пауза, и диктор говорит о партизанах… Нет, я не ослышался. Голос диктора спокойно, уверенно передает о партизанском отряде криворожских горняков Днепропетровской области, пустивших под откос два немецких железнодорожных эшелона; о партизанском отряде учителя Ж., уничтожившем машины с фашистами и захватившем вражеские мотоциклы; о партизанских засадах на дорогах; о смелом налете на железную дорогу; о разгроме партизанами фашистского кавалерийского разъезда.

Сижу, прикованный к наушнику. Кажется, случись что угодно, — землетрясение, пожар, появись фашисты в хате, — я не оторвусь от него.

А диктор уже говорит о советских железнодорожниках, о том, как быстро на Северо-Донецкой дороге грузятся угольные составы, как машинисты Карагандинской дороги водят их со скоростью курьерского поезда…

Слушаю и теряю ощущение места и времени. Я уже не в хате Скворцовых. Раздвинулись, исчезли стены этой хаты — и я вижу батальон, отбивающий яростные атаки фашистов. Вижу летящий под откос вражеский эшелон, подорванный криворожскими горняками, и учителя, лежащего в засаде со своим партизанским отрядом. Вижу льющуюся из ковша яркую струю расплавленного металла и быстро идущий по заснеженной Сибири тяжелый угольный состав. И за всем этим — воля нашей партии.

В горле щекочет, и спазма перехватывает дыхание.

Передача давно кончилась, но я по-прежнему под впечатлением сводки. Почти физически ощущаю: плечом к плечу, локоть к локтю стоят миллионы и миллионы советских людей, в едином порыве поднявшихся на борьбу. И я боец этой монолитной, многомиллионной, непобедимой армии…

— А вы, товарищ, сводки-то не записали, — укоризненно замечает Ленька и улыбается такой же улыбкой, как у Анатолия, — доброй, ласковой, чуть задорной.


Еще от автора Александр Николаевич Сабуров
Силы неисчислимые

 Партизанские командиры перешли линию фронта и собрались в Москве. Руководители партии и правительства вместе с ними намечают пути дальнейшего развития борьбы советских патриотов во вражеском тылу. Принимается решение провести большие рейды по вражеским тылам. Около двух тысяч партизан глубокой осенью покидают свою постоянную базу, забирают с собой орудия и минометы. Сотни километров они проходят по Украине, громя фашистские гарнизоны, разрушая коммуникации врага. Не обходится без потерь. Но ряды партизан непрерывно растут.


Рекомендуем почитать
Строки, имена, судьбы...

Автор книги — бывший оперный певец, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических редкостей и книг журналист Николай Гринкевич — знакомит читателей с уникальными книжными находками, с письмами Л. Андреева и К. Чуковского, с поэтическим творчеством Федора Ивановича Шаляпина, неизвестными страницами жизни А. Куприна и М. Булгакова, казахского народного певца, покорившего своим искусством Париж, — Амре Кашаубаева, болгарского певца Петра Райчева, с автографами Чайковского, Дунаевского, Бальмонта и других. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Издание второе.


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Тоска небывалой весны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прометей, том 10

Прометей. (Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей») Том десятый Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1974 Очередной выпуск историко-биографического альманаха «Прометей» посвящён Александру Сергеевичу Пушкину. В книгу вошли очерки, рассказывающие о жизненном пути великого поэта, об истории возникновения некоторых его стихотворений. Среди авторов альманаха выступают известные советские пушкинисты. Научный редактор и составитель Т. Г. Цявловская Редакционная коллегия: М.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.