За краем Вечности - [180]

— Эй, мисси… Пойте громче! Поднимите настроение!

Эта просьба немало смутила, и я хотела было вежливо отказаться, но мне этого не позволили, и принялись дружно упрашивать. Впрочем, мне и самой хотелось поднять боевой дух, а излить душу в песне — всегда помогало. И я затянула резвый мотив одной из самых пиратских песен двадцать первого века:

— Одна легенда с малых лет покоя не давала мне —

Про те края, где меркнет свет всеведущего солнца.

Тот край обходит стороной моряк любой, любой ценой,

Мертвец, нарушивший покой проклятого Дэйви Джонса.

Я словила на себе красноречивый взгляд Джека, мол, не весёлые вещи напоминаешь. Особенно в такой ситуации. Однако, личные счёты с упоминаемым в песне морским дьяволом имели только Джек и Гиббс, поэтому остальные матросы оказались весьма довольны.

—  Но, чистый сердцем, не робей. Нет той напасти, что сильней

И воли и души твоей без страха и упрёка.

Ведь жил на свете капитан, что к смерти угодив в капкан

Не сплоховал и устоял пред ликом грозного рока.

Джек всё понимал. Понимал, о ком я пою. Помнил историю, которая стала основой для песни. И, кажется, был в ещё большем шоке, чем я когда-то, когда впервые услышала независимую песню о любимом фильме.

—  Ответил смерти он тогда: «Мой дом — бескрайняя вода,

Коль хочешь, проводи до дна в прохладу мягкого ила».

«Твой дом, пройдоха? Вот уж нет!» — разгневанно взревела смерть. —

«Да будет впредь земная твердь навек тебе могилой».

С тех пор прошло немало лет. Был капитан — а нынче нет.

И только одинокий дед с тоской глядит на волны.

Один лишь день за десять лет он ждёт с рассвета на рассвет.

Тому вовек покоя нет, кто морю сердце отдал.

Я умолкла и с улыбкой уставилась на кэпа. Тот сверлил меня взглядом, а на его губах читался вопрос. Я ответила на него прежде, чем он был произнесён. Ответила так, чтобы слышал только он:

— Я же говорила когда-то, что в нашем веке о тебе очень многое известно, — и пожала плечами. Матросы уже пустились в развесёлые беседы, и никто не видел наш долгий взгляд глаза в глаза. Я не понимала его эмоций, не понимала реакцию на песню. Но наконец, он показал лёгкую улыбку. Я облегчённо вздохнула — и только сейчас почувствовала, насколько проголодалась за день. И запустила руку в кадку фруктов, подцепив какой-то крупный зелёный цитрусовый — достаточно сладкий, с лёгкой кислинкой. — И да, это песня про твоё противостояние с Джонсом. И да, она мне очень нравится.

Боевой дух поднялся от силы на пару часов: потом все снова стихли, и точь-в-точь повторилась вчерашняя ночь. К утру снова вступила в права жара. Я хотела недовольно хныкать, как ночной житель крот, которого выкинули из норки на солнце. День обещал стать копией предыдущего, но матросы будто что-то почувствовали, и гребля пошла живее.

Насколько подсказывали внутренние часы, к полудню меня разбудили оживлённые голоса. Я уныло отлепила голову от планшира, собираясь снова взяться за весло, но смесь удивления и восторга в пиратских голосах затеплила в душе фитилёк отчаянной надежды. Я обернулась, с восторгом хватанув воздух, ожидая увидеть желаемую землю, но… увиденное повергло в немалый шок. Я глупо глядела на две крупные тёмные фигуры в миле от нас, а на языке вертелись лишь одни слова. С трудом, будто боясь спугнуть хрупкое видение, кто-то озвучил их за меня:

— Это что же…? «Жемчужина»?

— И «Месть королевы Анны»! — воскликнула я, едва не подпрыгнув на банке. Губ коснулась широкая, счастливая улыбка. И как по команде, мы будто с цепи сорвались: все побросали вёсла, кто-то вскочил, отчего лодка пошла ходуном; замахали руками, закричали так что уши закладывало.

Уверена, никто не задумался, откуда они здесь, как Барбосса и Анжелика узнали курс, как нас примут на борту и примут ли. Но даже подумать о том, что суда могут отрешённо пройти мимо, никто не мог. Такой переполох после долгого молчания выглядел потусторонним. И даже жара мистическим образом перестала досаждать. Когда корабли сменили курс и их бушприты взглянули в борт нашей лодки, я, наконец, позволила себе триумф: притянула к себе Джека, как собственную вещь, и вцепилась в него с объятьями.

— Поздравляю, кэп! «Найти корабль в открытом море сложнее, чем иголку в стоге сена», — процитировала я любимый мультсериал детства и впервые за долгие дни смогла вздохнуть спокойно.

…Лодка стукнулась о борт «Жемчужины» легко и ненавязчиво, будто толкнула в бок. Сверху прилетела верёвочная лестница. Я поспешила опробовать её самой первой: и невзирая на уже привычную ломоту в мышцах, в два счёта оказалась наверху. Рука схватилась за прогретое дерево планшира, нога перекинулась через него, и я приземлилась на палубу. Как идиотка, я прижалась к фальшборту и мёртвой хваткой вцепилась в него, будто если отпущу, всё это окажется сном, и я снова очнусь в гробу.

Матросы перелезали один за другим — я даже не заметила, когда последний оказался на палубе. А из блаженного забыться меня вытряхнуло прикосновение лезвия на шее. Его холод подействовал как пощёчина: я сразу переместилась из счастливого состояния в привычное напряжённое. Нервно сглотнула и, затаив дыхание, обернулась. Сабли и пистолеты ощетинились на нас разносортной гурьбой. А во главе их сверкал на солнце гигантский мушкет. Его обладатель медленно поднял голову, показывая прикрытое широкополой шляпой лицо.