За колючей проволокой - [13]

Ложатся по-братски — рядом.

Проснулся Дениска внезапно, словно и не спал: только закрыл и открыл глаза. По окованному звездами небу тек Млечный путь. Верховой ветер клочьями облаков туманил даль. На севере надсаживались, завывали орудия.

По дороге проскакал конный, крикнул:

— Где командир полка?

«Значит, выступать», — догадался Дениска.

Сочный, молодой голос рапортовал не таясь:

— Второй Кубанский просит помощи. Неприятель, получив подкрепление в составе четырех дивизий, из которых одна — познанская, перешел в наступление.

Спешно запрягали пулеметные тачанки. Каждый занимал свое привычное место, ждал распоряжений командира.

* * *

В темноте лопались синие молнии выстрелов, словно кто-то торопливо чертил огненным пером срочное донесение. Навстречу катились фурманки. Терентьич окликнул ездового красноармейца:

— Что везете?

— Раненых…

— А как там дела?

— Плохо: прут и прут белополяки.

Въехали в лес, и тотчас кто-то окликнул:

— Подмога? Наконец-то!

17 августа штаб Гая получил приказ командарма: «18 дивизия после упорного боя, понеся громадные потери, откатилась от Плонска на линию Збытино — Сокольянка — Яроцин. Вверенному вам корпусу необходимо развить самый стремительный удар для ликвидации противника на северном берегу Вислы у Плоцка, и после чего, не теряя ни секунды времени, обрушиться на противника в общем направлении на Плонск». И теперь, во исполнение приказа командарма, полк выходил на назначенный ему исходный рубеж.

Терентьич расспрашивал командира 2-го Кубанского:

— Трудно?

— Ночью к ним еще подкрепление пришло. Всю ночь слышались свистки на станции.

— Станция-то далеко?

— Нет, километров восемь. Мы постараемся продержаться здесь до рассвета, а вы ударьте с фланга…

— А как соседи? — спросил Терентьич.

— В том-то и беда: потерялись соседи! Со вчерашнего дня нет связи на левом фланге.

Опять тронулись. Когда на востоке дрогнули робкие нити рассвета, далеко на горизонте темным пятном показался городок.

Плоцк!

Первая сотня пошла влево, четвертая — вправо, по туманной лощине, а оставшиеся — напрямик. Редкая кустистая рожь мешала идти. Дениска, неуклюже пригибая короткую шею, чувствовал запах земли и хлеба.

Приближались к городку осторожно, боясь преждевременно обнаружить себя. Въехали в предместье. Сады качались при каждом порыве ветра, роняли сочные перезрелые плоды. Улицы были пустынны. На повороте из-за угла вышел крестьянин. Он шел, низко склонив голову. Поравнявшись с колонной, стянул с головы шапку и, смело глядя в лицо командиру, произнес:

— Дзень добры.

— Когда оставлен город? — спросил комиссар..

— Много ли тут солдат было? — интересовался Терентьич. — В каком направлении ушли?

Крестьянин стоял молча, с обнаженной головой. С тоской глянул на комиссара, сказал, трудно выговаривая слова:

— У меня, пане, польски солдаты остатнего коня отобрали. Я шел до вас, может, вы поможете.

— Поможем, — мягко сказал комиссар. — Только вы, товарищ, нам скажите, когда оставили поляки Плоцк?

— На рассвитку…

— Много их было?

— Дюже.

— А куда пошли?

— По тей дрозе, — он махнул рукой на север. — И по тей, — указал он в противоположную сторону.

— А может, они не ушли, а попрятались?

— Кажись, ушли…

Терентьич посмотрел на крестьянина.

— Сейчас будет проходить обоз. Пусть начальник обоза даст вам раненую лошадь, скажите, что командир велел. — Потом повернулся к комиссару: — С чего бы им бросать город без боя?.. Скорее всего — ловушка.

Осторожно двинулись дальше. По-прежнему робко пряталась во дворах запертая на засов тишина.

И вдруг выстрел разрядил напряженное ожидание. Дениска заметил, как первая сотня рванулась на вспышки огня. С грохотом легли на площади снаряды, рассыпая брызги осколков. В переулок очумело рванулась испуганная фурманка. В проулке Дениска встретился со взводом конных, мчавшихся к площади. Снаряды коверкали улицы, дома, переулки. Торопливые пулеметы глотали ленты. Здесь в путанице враждебных улиц можно было без толку потерять людей и не добиться успеха. Терентьич приказал конникам отходить.

…Выскочив на окраину городка, Дениска столкнулся с командой разведчиков. Невдалеке горел дом, а подальше, воя и дребезжа, оголтело рвались снаряды. Перегоревшая балка надломленно упала, раскидывая искры.

Стуча сапогами, бежала польская пехота, стреляла, и пули звенели над головой, заставляя Дениску ежиться. Позади на дороге неожиданно разорвался снаряд, преграждая отступление. Лягай рванулся в сторону, и Дениска, шатнувшись в седле, чуть было не потерял стремена. Конь понес, и, прежде чем Дениска совладал с ним, он оторвался от полка.

Сердце екнуло.

«Где же наши?» — прислушиваясь, он придержал коня. В городке вразнобой били из винтовок.

Вдруг кто-то выстрелил совсем рядом. Лягай рванулся с места. Встречный ветер сорвал фуражку. Вслед какие-то люди выкрикивали невнятные слова.

Дениска помчался по улице, вдогон треснули два выстрела. Впереди синел просвет, узкий, далекий. Просвет расширялся. Дениска выскочил в степь. Тут было-светлей, просторней, но страшнее. Бой уходил вправо.

— Уцелел… — перевел он дыхание, сворачивая с дороги.

Конь шел размашисто, тяжело дыша.

— Ах ты, Лягай! — прошептал Дениска, и в голосе зазвучала сердечная ласка.