За колымским перевалом - [67]

Смелеков опустил глаза, коснулся фужером рюмки Поташвили, сделал глоток и, чувствуя, как огненный шар покатился в пустой желудок, склонился над тарелкой. По очереди поднимались: секретарь парткома, председатель приискома, начальник геолого-поисковой партии. После каждого из них Смелеков собирался встать, чтобы закончить ужин, но его опережали. Ободренные его молчанием, ораторы становились все многословнее. Наконец Смелеков не выдержал, поднялся.

— Тихо! Умолкли! Закрой рот! — послышалось со всех сторон.

Все это время, сидя за столом, прислушиваясь к выступлениям, Смелеков думал, как он должен поступить, что сказать? Одно было ясно — именно сегодня он должен был положить конец повальному пьянству, царившему на приисках и в районном центре.

— На Кавказе говорят, — негромко произнес он сиплым голосом и прокашлялся, — гнилое дерево надо рубить одним ударом топора, если не хочешь, чтобы оно упало на голову друга. — Смелеков посмотрел на свой фужер, прошелся взглядом по бутылкам спирта на столе. — Я хочу выпить эту рюмку за то, чтобы она на вашем прииске до окончания сезона была последней. Завтра нам предстоит много трудной, тяжелой работы. Чтобы справиться с ней, мы должны иметь светлую голову и свежую кровь. Спасибо вам за ужин. И до свидания.

— Как, вы уезжаете? Сейчас? В ночь?

— Я давно не спал в палатке на берегу реки. А места у вас, я видел, отличные.

Были и встречи с рабочими. После одной из них, прямо на полигоне, у Смелекова появилось другое чувство, вначале неосознанное, четко не выраженное. Но с каждой новой встречей с горняками оно росло, укреплялось…

Шофер, насупленно поглядывая на секретаря, громко вздыхал и наконец обиженно проговорил:

— Как хотите, Тихон Матвеевич, а слушать я вас больше не буду. Говорил же вчера вечером, давайте заправимся на Нелькобе, — он стукнул ногтем по прибору. — Видите, стрелка прилипла к нулю. До прииска не доедем.

— Вы, Александр Федорович, в таких случаях со мной построже. У меня свои заботы, я могу что-то и не учесть. Очень уж хотелось успеть на драгу к утренней пересменке.

— Чего уж там, — смягчился шофер, — сейчас будет поворот на Белове. Там и заправимся.

Поворота, собственно, и не было — боковая узкая дорога упиралась в трассу под прямым углом и по обеим сторонам густо заросла кустарником. Машина почти остановилась, осторожно свернула. Шофер показал рукой на ровную долину!

— Вот здесь, Тихон Матвеевич, в иной год белые грибы водятся.

— Серьезно? — удивился Смелеков. — Грешным делом, я был уверен, что на Колыме нет ни белых, ни груздей.

Шофер, довольный произведенным эффектом, весело улыбался.

— На Колыме все есть! И грузди есть! Надо места знать. Не часто они встречаются, но бочонок я каждый год имею. Могу угостить.

За рощицей в узком распадке поднимался дым от костра.

— Не знаете, что там? — спросил Смелеков.

— Шурфовщики мерзлоту долбят, — уверенно произнес шофер.

— Неплохо бы заглянуть к ним, — сказал Смелеков. — Остановитесь, Александр Федорович.

Смелеков вышел из машины, потянулся до хруста в суставах, с удовольствием размял ноги и плечи.

— Тут не так уж далеко. — Смелеков довернулся к шоферу. — Вы езжайте в поселок, заправьте машину и возвращайтесь сюда. Я промнусь пешочком.

Позади послышался шум машины. Рядом остановился грузовик. Через борт на землю соскочил долговязый парень в спецовке, бережно прижимая рукой тяжелый сверток.

— Не скучай, Серега! — крикнул он, махнув свободной рукой водителю грузовика. С такой же приветливой улыбкой на загорелом лице посмотрел на Смелекова. — Труженику пера — горняцкий привет! — парень вежливо приподнял фуражку.

— Какие работы ведете? — спросил Смелеков. Ему сразу понравилось открытое, веселое лицо парня.

— Окаянная шурфовка, чтоб ей на том свете евражка приснился. — Парень продолжал непринужденно улыбаться и, не скрывая любопытства, оглядывал Смелекова.

— Окаянная, говоришь? Такую я еще не видывал, — улыбнулся Смелеков, — пойдемте посмотрим, что это за штука.

— Из газеты? — спросил парень.

— Почему так решили?

— Горняцкое начальство пешком ходить не любит. Районное на персональных лимузинах в контору мчит. Одни газетчики безлошадные на попутках всю жизнь, да ножками.

— Вы кем работаете?

— У всей бригады на подхвате.

— Давайте знакомиться: Смелеков, секретарь райкома.

Парень растерянно посмотрел на протянутую руку, осторожно пожал.

— Это вы… тот, который недавно?

— Тот самый. Как вас зовут?

— Сеня. Семен Переверзев. Значит, вы и есть?

— Почему вы удивились?

— Не принято у нас так.

— Как так?

— Ну, без свиты, значит.

— А это хорошо или плохо, что без свиты?

— С одной стороны, вроде бы и плоховато. Один на один вдруг зальешь соловья, или ляпнешь вам такое, что приисковое начальство хочет в секрете держать. Когда они рядом, поспокойнее: глянешь на их личность, сразу сообразишь — туда гребешь или отворачивать пора.

Оставшуюся часть пути Семен молчал. Когда взобрались на террасу, на большой поляне среди частокола обгоревших лиственниц стал виден костер и люди около него. Подойдя поближе, он вскочил на пенек и во всего горло закричал, поднимая над головой сверток:

— Эй вы! Мужички-лесовички таежные! А ну кувырком Семке в ноги. Да не кучей, а по очереди!