За колымским перевалом - [21]
Пеньковский горько усмехнулся. Сел прямо на гальку. Протер дырявый сапог изнутри пучком травы. Сорвал еще пучок сушняка, положил вовнутрь, потоптался на месте, уминая мох, и посмотрел наверх, на узкую полоску голубого неба, протянувшуюся над ущельем.
— Спасибо, Петр Савельевич, за разговор. Если бы мы всегда и со всеми вот так откровенно… Ладно, жизнь идет своим чередом. Продолжайте партизанить. Вам надо жить, работать. У вас двое детей. А я, как и прежде, буду доказывать, что черное есть черное. У нас с вами у каждого своя планида. Ничего, Петр Савельевич, я чувствую, что доживу до того дня, когда начнется переоценка всего, что мы сделали. Всю шелуху, пустую породу, все к едрене фене смоет. Восторжествует совесть. Обычная, людская. Только бы успеть хотя бы одним глазком взглянуть, как все это произойдет.
Вот и пришла на Теньку пора светлых ночей. Давно закончился день, давно истекло и время вечерней поры, а солнце еще плывет в безоблачном небе, медленно и неохотно спускаясь к земле, уставшей от зноя, долго скользит по краю небосвода, словно раздумывая, стоит ли уходить на покой? На пути солнца встала вершина горы, зацепившись за острый пик, оно задержалось немного, потом тихо покатилось по склону вниз и наконец исчезло в узком провале. На землю робко легли плывучие сумерки, все вокруг приготовилось к ночному покою. Но не успела распорядиться ночь — вот уж снова зазолотился противоположный край горы.
Жарченко сидит в кабине бульдозера и смотрит вдаль на алую полоску, она светлеет, ширится, все ярче раскаляется край неба. Жарченко ждет: вот сейчас выдвинется из-за горы апельсиновая долька и брызнут по долине теплые лучи. Сколько их было, утренних рассветов? Но и в этот раз не может удержаться от восхищения. Ах, как все-таки хорошо жить!
Спустившись по галечному откосу, бульдозер остановился у самой воды, рядом с костром, вокруг которого расположилась бригада горняков.
— Здорово, мужички! — Жарченко пожал руку каждому рабочему, заглянул в кипящий котел. — Молодцы, соколики! И рыбку наловили. И уху замастырили. Ух, как есть охота! Со вчерашнего обеда ни маковой росинки во рту не было.
Ему подали железную миску ароматной ухи из хариусов, остроноски, для жиру сдобренной налимом. Ел с аппетитом, благодарно кивая головой, когда подливали прямо через край котелка новую порцию, слушал известного на прииске балагура, слесаря Шишкова, улыбался, когда рабочие принимались дружно хохотать. Но взгляд его неотступно следил за бульдозером, который наталкивал на край берега невысокую дамбочку, по ней предстояло загнать машину. И занят был одной мыслью: как установить бульдозер на кунгас? Он только сейчас начинал понимать, насколько малы были шансы на успешное плавание с тяжелым грузом на примитивном деревянном суденышке по такой бурной, своенравной реке, как Колыма. Но другого выхода не было. Жарченко чувствовал, как его охватывает азарт борьбы. Он знал себя: чем труднее, тем неодолимее было желание сделать именно так, как задумал…
Только с пятой попытки удалось загнать бульдозер на бревенчатый настил из прочных лиственниц, уложенных поперек кунгаса. С трудом укрепили тросами железную махину, несуразно возвышавшуюся над деревянной посудиной. Кунгас заметно осел под тяжестью и подрагивал на волне, как поплавок. Наконец все было готово к отплытию. Жарченко придирчиво осмотрел кунгас, проверил крепления и еще раз прикинул на глаз примерный центр тяжести всего Сооружения. Подошел к кормовому рулю.
— Давай! — крикнул он мотористу. — Трогай помалу!
Рабочие стояли вдоль берега, отталкивая кунгас длинными жердями. В тот момент, когда он стал медленно отворачивать нос от берега, на бревенчатый настил ловко запрыгнул слесарь Шишков, взобрался на кабину бульдозера.
— Лоцмана забыли! — крикнул он.
Прижимая левой рукой кормовое весло, Жарченко яростно размахивал правой, сжатой в кулак, и что-то кричал. Шишков сделал вид, что не замечает разъяренного лица директора, спокойно снял резиновые сапоги, поставил их рядом с собой, развернул портянки. Когда руки тряхнули тряпки, тело его вдруг подскочило, метнулось в сторону, нелепо кувыркнулось в воздухе и тут же исчезло. Раздался грохот. Высоко взметнулся столб воды, посыпались бревна настила. Кунгас резко накренился, затем подпрыгнул и отскочил в противоположную сторону. Ни Шишкова, ни бульдозера на кунгасе не было. Жарченко висел на рулевом весле, нелепо дергая ногами, — пытался перекинуть тело через бревно.
Катер стремительно развернулся и, прижимая бортом полузатопленный кунгас, подошел вместе с ним к берегу. Еще через секунду далеко внизу из воды вынырнул Шишков. Снова скрылся. Отмель заканчивалась, и сильное течение, ударяясь в насыпную дамбу, круто отбивалось к середине. Берег в этом месте был подмыт и пластом нависал над водой. Шишков чувствовал, как стремительно несет его река мимо отмели, пытался успеть выплыть к ней и упрямо держался против течения. Он, захлебываясь, бил воду руками и ногами и с ужасом видел, как быстро удаляется спасительный берег. Рабочие, бежавшие гурьбой у самой воды, что-то кричали, размахивая руками, но он не слышал их и лишь недоумевал! почему никто не бросается к нему на помощь?
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.
1576 год. После памятного похода в Вест-Индию, когда капитан Френсис Дрейк и его команда вернулись в Англию богатыми и знаменитыми, минуло три года. Но ведь известно, однажды познакомившись с океаном, почти невозможно побороть искушение вновь встретиться с ним! И вот бравый капитан с благоволения королевы организует новую дерзкую экспедицию — на этот раз на тихоокеанское побережье испанских владений. Конечно, он берёт с собой только бывалых и проверенных «морских псов», в числе которых и возмужавший, просоленный волнами и ветрами русский парень Фёдор, сын поморского лоцмана, погибшего от рук опричников царя Ивана.
Душица Миланович Марика родилась в Сокобанье (город-курорт в Восточной Сербии). Неоднократный лауреат литературных премий. Член Союза писателей Сербии. Живет и работает в Белграде. Ее роман посвящен тайнам Древней Руси, наполнен былинными мотивами, ожившими картинами исконно славянского эпоса.
Книга Рипеллино – это не путеводитель, но эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и немецкоязычных писателей и поэтов, заглядывая в дома пражского гетто и Златой улички, в кабачки и пивные, в любимые злачные места Ярослава Гашека. Мы встречаем на ее улицах персонажей произведений Аполлинера и Витезслава Незвала, саламандр Карела Чапека, придворных алхимиков и астрологов времен Рудольфа II, святых Карлова моста.