За гранью возможного - [45]
И вот теперь сын притащил домой взрывчатку…
— И что ж с ней делать будешь? — прошептала мать.
— Как что? Взорву, — решительно сказал Василий.
Мать заплакала. Василий сложил брикетики стопкой, завернул в тряпицу и направился к двери.
— Постой, сынок. — Мать устало поднялась, пошатываясь, подошла к нему, обняла. — Ведь если тебя, родной, схватят, я не выдержу.
Василию стало жалко мать. Перед глазами мелькнула страшная картина. В прошлом году фашисты угоняли молодежь на работу в Германию. Не обошли и дом Севко. Младший брат Василия получил повестку. На сборный пункт не пошел, задумал с наступлением темноты уйти в лес, да не успел. Перед вечером за ним пришли фашисты…
— Не волнуйтесь, мама, все будет хорошо, — как мог, успокоил Василий мать.
Тол вместе с миной, которую мать не заметила, он зарыл в углу сарая. Так было надежней, к тому же он еще не знал, когда удастся совершить диверсию.
…Севко решил, что одному не справиться с заданием, привлек Николая — товарища по работе, которого считал надежным человеком.
После смены они прошли по Первомайской. Даже покурили недалеко от входа в подземелье, где стоял трансформатор. На двери висел амбарный замок. Без ключа не открыть. Подумали о петлях. Они были массивные, кованые. Но можно без особого труда поддеть их ломом и выдернуть. Напротив входа в подземелье располагалась фашистская пожарная часть. Петли без шума не выдернешь, а там вечно бодрствующий дежурный. Решили рискнуть, а чтобы меньше было шуму, накрыть это место пиджаком. Диверсию задумали совершить, когда Василий будет работать в ночную смену. Запустит трактор и уйдет.
Засветло, чтобы не напороться на случайный патруль, обходя контрольные посты, Василий перенес мину и тол к себе на работу. Как обычно, заправил дизель, смазал, запустил. И не заметил, что землю уже окутала теплая летняя ночь. Пришел охранник австриец Штефан, уселся рядом. Коверкая русские и белорусские слова, иногда дополняя речь жестами, стал рассказывать о своей жене, детях, живущих где-то под Веной. Он рассказывал и не спускал глаз с сумки, где лежали мина и завтрак. Василий, делая вид, что внимательно его слушает, извелся: «Черт знает что на уме у этого австрийца, возьмет да и заглянет в сумку…» А ведь положил-то ее Василий на самом виду только потому, что хорошо изучил характер австрийца. Осматривая обычно территорию, обращая внимание на различные мелочи, он никогда не трогал то, что лежало у дизеля. А тут… Неужели что-то заподозрил?
Как правило, австриец выходил к нему ночью из своей комнаты, перекидывался парой-тройкой слов, делал круг, большой или поменьше, около дизеля и уходил. А сейчас вот разговорился.
Василий потянулся к сумке.
— Совсем забыл, мне тут мама поесть собрала, положила и на вашу долю. — Он достал сверток, отрезал внушительный кусок розового сала с чесноком, ломоть черного хлеба и протянул сразу подобревшему Штефану.
Вместе поели, выкурили по цигарке душистого домашнего табачку. И только тогда австриец, одолеваемый зевотой, ушел.
«Вот окаянный, за салом приходил, а я-то думал…»
Василий подождал с часок, осмотрел трактор — работает нормально — и осторожно выскользнул со двора.
На набережной в кустах его уже поджидал Николай. Чтобы зря не рисковать, на Первомайскую они пробрались дворами. На улице не было ни души. Из окна дежурной комнаты пожарной части сквозь зашторенное окно пробивалась слабенькая полоска света. Кругом стояла тишина, только слышно было, как шелестит на ветру листва.
К двери подошли вдвоем. Николай достал ломик и поддел петлю. Быстро открыли дверь. Василий вошел, Николай прикрыл за ним дверь.
Василий включил фонарик. Вниз вела деревянная отлогая лестница, из глубины тянуло сыростью. Василию показалось, будто часто и громко затикало. Замер. Это колотилось его сердце. Пересилив страх, начал спускаться. Впереди мелькнули кабель в свинцовой оплетке, трансформатор. Василий достал из-за пазухи сверток, развернул.
Сверху слабо, тревожно постучали. «Предупреждение. Должно быть, кто-то показался…» Василий выдернул чеку, сунул связку из мины и тола в трансформатор и, спотыкаясь, стал подниматься.
На улице было тихо. Приоткрыл дверь и вышел осторожно.
Николай смотрел за угол, рукой показывал, чтобы Василий торопился.
Было темно, однако патруль их заметил. Раздался властный окрик.
Друзья юркнули в первый попавшийся двор, перемахнули через забор. За ними послышались крики, топот. Опять забор, на этот раз каменный, сад… Давно в ночи затерялся шум погони, а они все бежали и только на набережной расстались. Николай пошел домой, Василий — к трактору, где ждала его новая неожиданность.
Около дизеля сидел старший бригады Иван — кляузный, неприятный человек.
— Почему от рабочего места уходишь? — напустился он на Василия.
— Да я… купаться ходил, — оправдываясь, проговорил Василий, — что-то на сон потянуло.
— Купаться? — подозрительно щурясь, переспросил Иван. И тут же сунул под нос Василию костлявый кулак. — Смотри у меня!
— А что, искупаться нельзя? — вытирая рукавом мокрое лицо, шею, виновато проговорил Василий.
— Нельзя. — Иван встал, придирчиво, словно выискивая что-то, обошел двор и, снова погрозив кулаком, ушел, посеяв в душе Василия сомнение, тревогу.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.