За гранью возможного - [13]
— Давай-ка, Карл, разберемся, что за картина у нас вырисовывается со связниками.
Линке, писавший конспект для своего выступления перед местным населением на митинге, оторвался от бумаг.
— А получается не совсем то, что хотелось бы, — продолжал Рабцевич. — Возьмем Осиповичи — Бобруйск, там у нас действует целая группа, со связными поддерживает постоянный контакт. Прикрыт у нас и Жлобин — там хорошо справляется со своими обязанностями группа Игнатова. В Калинковичах и Мозыре работает пока один Змушко. Но он ведь отвечает за разведку всего отряда. Ему надо успеть вовремя побывать и под Бобруйском, и под Жлобином, проверить, как там обстоят дела, помочь, если надо. Да еще тут свой участок. Вот и вынужден разрываться человек на части. А со связными, замечу тебе, что со школьниками, постоянная работа нужна: воспитание, обучение, моральная поддержка — хотя бы своим постоянным присутствием. Ясно: необходима новая группа. Люди у нас есть, дело за командиром.
Стараясь уловить реакцию комиссара, Рабцевич не спускал с него глаз.
Линке молча вздохнул, собрал в аккуратную стопку исписанные листочки, задумчиво наклонил голову. В его голубых глазах блеснула лукавинка.
— Ты, наверное, ждешь от меня кандидатуру? — Улыбнулся широко, отчего на щеках появились ямочки. — А ведь ты правильно решил.
— Ты что имеешь в виду? — Рабцевич поперхнулся.
— Знаю, что думаешь назначить командиром Синкевича.
На усталом от постоянного недосыпания лице Рабцевича обозначились растерянность, удивление.
— Откуда знаешь, что я решил?
Линке покачал головой.
— Ну если комиссар не знает, о чем думают бойцы и тем более командир — то грош ему цена. Не сомневайся, достойная кандидатура…
Рабцевич рассмеялся.
— Ну и хитер!.. — А про себя подумал не без удовольствия: «Повезло мне с комиссаром, понимает с полуслова».
Спустя несколько дней Синкевич с новой группой ушел под Калинковичи.
Надежды Рабцевича оправдались: Синкевич оказался не только находчивым, смелым человеком, но и способным руководителем. Все у него ладилось. Он сделал несколько удачных вылазок на железную дорогу Калинковичи — Птичь, с помощью молодых учителей Ольги Негрей и Ольги Войтик из деревни Михновичи вышел на калинковичских подпольщиков. Вскоре у него появились свои, надежные люди в железнодорожном депо, на лесозаводе, мясокомбинате. Синкевич приступил к организации диверсий на этих предприятиях. Для поддержания связи с патриотами Калинковичей он привлек Домну Ефремовну Скачкову — жительницу деревни Антоновка, мать четверых детей. Впоследствии доставленными Скачковой минами Николай Дворянчиков взорвал токарно-механический цех железнодорожного депо станции Калинковичи, уничтожив все электрооборудование цеха и тридцать станков. Екатерина Матвеева и Екатерина Белякова вывели из строя на мясокомбинате колбасный цех с его механическими мясорубками и запасами сырья…
Осенью сорок третьего года появилась возможность взорвать пилораму калинковичского лесокомбината, выпускающую железнодорожные шпалы для гитлеровцев. Осуществить диверсию вызвался рабочий комбината Антон Клещев. Доставить ему мину Синкевич опять попросил Скачкову. Тяжелой оказалась эта поездка.
Спокойно, на виду у всей деревни, проехала Домна Ефремовна вдоль домов. Любопытным (а такие и в Антоновке имелись) ответила, что едет на мельницу — мука вот-вот кончится, — а лошадь купила в соседней деревне.
Выехала за околицу. Впереди неизвестность, а Домна мыслями с домом никак не расстанется. Все дела свои, какие помнила, перебрала в уме. «А вообще-то счастье мне подвалило с лошадью, завтра непременно из леса заготовленные дрова перевезу. Заодно, если в дальнем стогу еще не сгнила прошлогодняя солома, привезу и ее возок — крыша-то в сенях совсем провалилась…» Потом в памяти Домны всплыла меньшая дочь: стоит кроха совсем разутая, а на дворе того гляди снег появится. «Что же делать? — Но тут же успокоила себя: — После мельницы загляну на базар».
Размышляя так, не заметила, как миновала поле, лес и выехала к железнодорожному переезду, за которым начинался город с его окраинными одноэтажными домишками. У шлагбаума увидела фашиста — такого дюжего, что жутко стало. Другой выглядывал из будки. Здоровяк нехотя поднял руку, приказывая остановиться. Домну будто ледяной водой окатило.
— Аусвайс!
Она отвернулась, покопалась за пазухой, протянула документ. Здоровяк взял его, глянул на мешок.
— А это что такое?
— Да рожь на мельницу везу.
Фашист, уписывавший хлеб с большим куском мяса, что-то прокричал из будки. Здоровяк неторопливо просмотрел аусвайс, похлопал мешок, словно поросячью тушку, ткнул его кулачищем, сказал, «гут» и, крутнув рукой — мол, проезжай, — пошел к будке.
«Кажется, пронесло!..» — вздохнула Домна. На душе полегчало. И когда уже совсем успокоилась, когда ничего страшного, как ей казалось, не могло случиться, перед ней, словно из-под земли, выросли два полицая. Один — молодой, высокий, узкоплечий, в уголке рта длинная травинка; другой — средних лет, надутый, как индюк. Встали на пути, нацелив новенькие карабины.
— Документы, — не вынимая травинки изо рта, сказал молодой.
