За гранью безумия - [50]

Понемногу стемнело. Стало немного прохладно, но у костра было хорошо. Ни комаров, ни мошки, ни клещей на Тагарлыке не было – ни днём, ни вечером. Кроны деревьев осветились огромным поначалу диском восходящей луны, как будто где-то в чаще приземлилось НЛО. Затем ночное светило медленно поднялось над лесом, озарив водную гладь фантастически красивым мерцанием.

Матвею захотелось петь. Но пока он перебирал в памяти походные песни юности, Борис его опередил и затянул ту, что он хорошо знал:

– Ой, мороз, моро-оз, не моро-озь меня…

– Не моро-озь меня-а, моего-о ко-оня-а!!! – подхватил Матвей.

Их нестройные, непоставленные голоса далеко разносились по тайге. Они спели «Ой, мороз», потом «Ходють кони» из «Бумбараша» и «Ваше благородие» из «Белого солнца пустыни», «Паромщика» Пугачёвой (только припев, поскольку куплетов не знали, но зато три раза подряд), потом перешли на патриотическую волну и проорали «Красная армия всех сильней», которая напомнила им о ЦСКА, и они перескочили на «Трус не играет в хоккей!», а с неё почему-то опять на «Ой, мороз!»… И вот наконец оба выдохлись и решили снова выпить.

И тут где-то недалеко в озере что-то резко и шумно плеснулось. Что-то большое.

Мужики переглянулись.

– А говорили, здесь рыбы нет, – сказал Борис.

– Это не рыба, – возразил Матвей.

Они помолчали, вслушиваясь в тишину.

– Ладно, давай… – начал было Матвей, но тут же осёкся, потому что услышал похрустывание и шорох в кустах.

– Слышь, там кто-то есть, походу, – тихо сказал он Борьке.

Борька вдруг засмеялся.

– Ты чего?

– Да это… рекламу вспомнил. «А вдруг там девчонки?» – И, подражая дурашливому рекламному персонажу, громко позвал: – Девчо-онки!!

И тут из тёмной чащи к ним действительно вышли девчонки.

6

Им на вид не было и двадцати, и обе были просто страсть как хороши! Чёрненькая, с забранными сзади в толстый хвостик волосами, в короткой клетчатой юбочке и белой блузке на пуговичках, в ослепительно белых носочках и сандаликах, поначалу остановилась на самой границе тени и света от костра, слегка заробев. Но увидев редкостную по степени оторопи Борькину физиономию, заулыбалась и подошла ближе. Рыженькая, с коротко стриженными прямыми волосами, в сиреневой маечке-топике и коротких шортиках с бахромой на штанинах, босая, напротив, сразу прошла к костру. И – о боже! – у Матвея просто захолонуло сердце, настолько она была похожа на Светку Веселовскую. Не как две капли воды, нет, лицо было другим, но его типаж, движения, мимика – всё казалось таким странно родным и знакомым…

– Привет, – сказала рыженькая. – А мы думаем, кто там так здорово поёт. А это вы.

Матвей просто лишился дара речи. Самое тёплое, что говаривала ему Зинка, когда ему вдруг приходило в голову запеть при ней, было «Прекрати ради бога, у меня и так голова болит».

Она стояла прямо перед ним, а он сидел на бревне и таращился на её голый живот с ямочкой пупка без всяких следов модного нынче пирсинга.

– Девчонки… – выдавил из себя не менее прифигевший Борис Лебедев. – А вы… вы откуда?

– У нас лагерь здесь, – сказала чёрненькая.

– Где?

– Там, – она неопределённо махнула рукой куда-то в сторону лесной чащи. – Мы тут несколько дней уже, и нам скучно.

– Садись, – спохватившись, невпопад сказал Матвей рыженькой, зачем-то вскочил с длинного бревна, потом опять сел. Рыжая засмеялась и села рядом, близко. Матвей почувствовал запах – не косметики, нет. От девушки веяло сладковатой свежестью летней ночи, смесью трав, хвои и земляники. Чёрненькая тоже присела, близ Бориса.

– А вы местные? – спросила рыжая.

– Да! В смысле – с Подгорска мы. Меня Матвеем зовут, а это друган мой, Боря.

– А я – Василиса, – сказала рыжая.

– Обалдеть! – совершенно искренне отреагировал Матвей. Он оживился, в нём неожиданно начало просыпаться давно забитое, затравленное жизнью желание покуражиться, показать себя. – Премудрая?

– Нет, – невозмутимо ответила Василиса, как будто ждавшая этого вопроса. – Скорее – Прекрасная.

И снова засмеялась – открыто, заливисто, постреливая глазками в сторону Матвея – совсем как Светка… Только у Светки глаза были голубые, а у этой сейчас, при свете луны и костра, они казались изумрудно-зелёными.

– А она – Таисия, – представила Василиса свою подругу. – Только она любит, чтобы её называли Тайной.

Кареглазая Таисия-Тайна задумчиво кивнула, не отрывая взгляда от языков пламени. Борька Лебедев же в свою очередь не отрывал взгляда от неё самой – такой миниатюрной, тоненькой, изящной… Должно быть, она казалась ему полнейшей противоположностью его Надюхи.

– Вы, наверное, студентки? – спросил Матвей.

– Ага, – ответила Василиса. – Из СФУ[5]. У нас тут типа практика… Гербарные образцы собираем. Здесь в тайге краснокнижные растения есть и грибы, между прочим. Вот мы и приехали.

– Как-то вы легко одеты для тайги, – заметил Матвей.

– А нам хорошо, – улыбнулась его собеседница. – Тут нет ни клещей, ни гнуса.

– Девчонки! – снова подал голос Борька. – А… А давайте выпьем!

Василиса опять прыснула со смеху. Тайна, напротив, взглянула на Борьку как будто даже с благодарностью.

– Сейчас, – сказал Матвей, опять вскочил, затем тут же снова сел, сообразив, что бутыль и стаканы и так под рукой. Самогона оставалось ещё с четверть литра. – Только вам, наверное, будет слишком крепко…