За гранью безумия - [49]

Матвей резко встал из-за стола.

– Ты всё-таки меня спровадить хочешь, я погляжу. Поди, любовника себе завела, ждёшь не дождёшься, когда муж за порог свалит…

– Ну ты козёл! – воскликнула Зинка и со всего маху влепила мужу пощёчину.

– А ты стерва! – рявкнул Матвей, схватил тарелку с пшёнкой и нахлобучил жене на голову. Вскочил, опрокинув стул, в сердцах сдёрнул в прихожке ветровку с вешалки, кепку, прихватил сапоги и выбежал за дверь.

4

Он вышел через заднюю калитку к лесу и, мысленно ругая вредную бабу самыми распоследними словами, побрёл вдоль заборов. В мыслях царил глубокий и беспощадный сумбур. Он ведь на самом деле давно добивался этой работы, обзванивал людей, говорил, что не подведёт. Так почему же, почему сейчас так не хочется ехать?

Борька Лебедев, как полоумный, вылетел ему наперерез из-за сарая на своём участке, баюкая в руках литровую бутыль самогона. Волосы его были всклокочены, правый подол рубахи торчал из штанов, а на щеке алела свежая царапина.

– Нет, ну ты подумай! – он почти кричал. – Моя Надюха совсем ошизела! Сколько добра угробила, дура! Семь пузырей в сортир вылила, сволочь такая! Вот, один еле спас, можно сказать, на себе вынес, как боевое знамя, блин…

– Я бы морду набил, – хмуро сказал Матвей.

– Ага, набьёшь ей, корове этакой. Видал, осенью напротив нас «девятка» чья-то заезжая забуксовала, так она подошла и руками ей задок приподняла. Мужики просто охренели.

– И с чего ж это она взбесилась у тебя сегодня?

– А чёрт её знает. Баба, что с неё взять… Ход мыслей бабских мне лично непостижим.

– И мне, – вздохнул Матвей.

– Я уж дня три как сухой ходил, ни словом ей не перечил, всё ништяк было у нас. Так она утром сегодня, ты понял, ключи от кладовой спёрла и давай стратегический запас уничтожать! Переходим, говорит, на новый уровень жизни! В моём доме, говорит, безалкогольная зона! У меня ж, ты знаешь, запас стоял на чёрный день, всего-то почти ничего, восемь литров. Я говорю, что ж ты делаешь, а вдруг заболеем, а вдруг там грипп или что, чем лечиться будем? А она говорит, мол, я тебя и так вылечу, и кулачище свой в нос суёт. Одну бутылку только и отвоевал и то еле-еле успел. Сказала – приду домой бухим, убьёт. Блин, в сортире теперь духан стоит, наверное… Говно со спиртом, мать её…

– Придёшь бухим – убьёт? – переспросил Матвей. – Что, так и сказала?

– Ну.

– А ты не приходи.

– А точно, – обрадовался Борька. – Давай к тебе. Посидим по-людски, потом я у тебя переночую в баньке…

– Не, у меня не получится. Зинка моя сегодня тоже стервозит, хуже некуда.

– Во, блин… Полнолуние на них, видать, действует, на баб.

– А что, полнолуние сегодня? – переспросил Матвей.

– Да вроде…

Внутреннему взору Матвея вдруг ясно представилась тёмная гладь озера Тагарлык, подсвеченная полной луной, силуэты крон деревьев на фоне тёмного звёздного неба и мерцающая лунная дорожка, подходящая к самому берегу.

– Я знаю, где мы с тобой выпьем сегодня, – сказал он. – И переночуем. Ты давно в походы ходил?

Борька вопросительно вытаращился на Матвея, и тот невольно слегка улыбнулся.

– Место одно есть, – сказал он. – Там классно – не описать. Поехали. К чёрту Подгорск и баб этих бешеных. Блин, только закуска нужна. Мне моя не даст.

– Я, сам понимаешь… – развёл руками Борька.

– У Стрепетовых в магазине возьмём, – решил Матвей. – Деньги есть? Нет? А, ладно, пусть в долг запишут. Пойдём, я «Урал» выкачу.

5

Всю дорогу вдоль Тагарлычки Борька ныл и чертыхался. Не был он готов психологически к такому маршруту, что поделать. Матвей не обращал особого внимания, не ругался и не подтрунивал. Лебедеву в любом случае было труднее, ведь Матвей, когда брал мотоцикл, обул сапоги, а Борис был в драных кроссовках, которые почти сразу же промокли насквозь и к концу пути почти развалились. Хорошо хоть в коляске «Урала» нашлась лишняя курточка с длинными рукавами и баллончик «Рефтамида», а то Лебедева по пути живьём бы сожрали расплодившиеся к концу мая комары. Но вот, худо-бедно все их мытарства кончились, и они вышли на озеро. По Борькиной физиономии Матвей сразу понял – друга проняло. Красота здесь была необыкновенная, а тишина – оглушающая.

Они осмотрелись от клещей, сняв с одежды, как минимум, по десятку этих тварей, затем пошли собирать дрова для костра. Сухостойных жердей вокруг было немало, но всё больше толстых, ломать их без пилы и топора оказалось трудновато. Так что, когда друзья наконец уселись на брёвнышко возле огня, шёл уже девятый час вечера.

Борис разлил по пластмассовым стаканчикам чистый, как слеза, самогон. Стаканчики были из-под рассады – пока Матвей ходил за «Уралом», он стянул их из теплицы Бердачей. Матвей нарезал хлеб, колбасу, сыр, вскрыл ножом банку шпрот.

– Ну, братан, вздрогнули! За независимость от бабского произвола!

– Точно! За независимость!

И они выпили и закусили, а потом ещё раз и ещё… Сидели вдвоём, смотрели на озеро, что-то увлечённо рассказывали друг другу, хвастались чем-то друг перед другом, ругали жён и женщин вообще, а заодно поп-звёзд, депутатов, политиков, олигархов (включая подгорских магазинодержателей и председателя изломовского сельсовета), ментов, маньяков, сектантов, американцев, геев, футболистов и туристов из Абакана, засравших берега Ухты… Самогон у Лебедева был крепчайший, и двоим усталым сорокалетним мужикам уже должно было хватить как будто, но вот странность – опьянение словно дошло до определённой стадии и остановилось, не переходя в неизбежное, казалось бы, «состояние нестояния».