За годом год - [58]

На заводе было много новых рабочих.

— Кое-кто из старичков ушел на другие заводы. Селестино застукали во время агитации, и теперь он сидит в Карабанчеле. Дали десять лет, а вообще-то, считай, повезло по нынешним временам, — рассказывал новости Энрике.

— Ты по-прежнему живешь у Аугусто?

• — Да, все там. Ребятишки не хотят меня отпускать, а Аугусто с женой сам знаешь, как ко мне относятся. И слышать о моем отъезде не хотят.

— Завел невесту?

— Да, познакомился с девушкой из дома, где живет Аугусто. Работает швеей. Зовут ее Роса, я очень ею доволен. Кажется, у меня есть с собой ее фото.

Отовсюду доносился шум работы. Под потолком цеха медленно полз подъемный кран.

— Приятный звук после стольких лет перерыва. Шум работы, он совсем особый, — заметил Хоакин, смотря на кран. Правой рукой он приветственно помахал крановщику.

— Привет, Пепе.

— Привет, Хоакин, — отвечал ему рабочий из кабины крана.

— Вот, гляди, это Роса. — Энрике протянул фотографию.

— Кажется, красивая.

— Мне нравится.

Энрике спрятал фотографию в бумажник.

— Ну что, все язык чешете? Придется поставить тебя за другой станок, Хоакин, — предупредил мастер. И, улыбнувшись, пошел к фрезеровщикам.

— Он здорово изменился, уже не такой жлоб, — сказал Энрике, запуская свой станок. Хоакин почти не расслышал его.

— Сегодня вечерком можем пойти в бар, про который ты говорил. Я помню, что нам с тобой надо побеседовать! — прокричал Энрике, перекрывая шум токарного станка.

— В восемь, если хочешь. Сначала я зайду домой, — ответил Хоакин.

Бар на улице Гарсиа Морато, где они договорились встретиться, был тихим заведеньицем. По вечерам здесь собирались игроки в карты и старушки, которые, отслушав мессу в ближайшей церкви, приходили попить кофейку. На первом этаже в глубине помещения располагался небольшой зал на восемь столиков. Рядом со стойкой находилась лестница, ведущая в зал на втором этаже. Оттуда в окна были видны Церковная площадь, зеленые купы акаций и серые крыши трамваев.

На стойке и на стенах бара мерцали огоньки карбидных светильников.

Хоакин сидел в полутьме дальнего зала. День словно застыл в квадратном проеме окна и на курточке официанта, спокойно дожидавшегося у входной двери, когда включат электричество.

Хоакин поглядывал на дверь, дожидаясь Энрике. Он курил, зажав руки между коленями. Наконец он увидел Энрике, тот пришел вместе с Аугусто.

— Я здесь! — крикнул им Хоакин.

Энрике и Аугусто замешкались у входа, не различая Хоакина в полутьме зала.

— Привет, — поздоровались они.

— Ты немного запаздываешь, — сказал Хоакин, — уже половина девятого.

— Сам знаешь, как сейчас в метро, — оправдался Аугусто.

— Что закажем?

— А все равно, давай кофе.

Энрике подозвал официанта; тот по-прежнему стоял у окна.

— Если вы не торопитесь, подождите немного, пока зажгут свет. А то я уже одну чашку разбил, — громко сказал официант.

— Подождем, мы никуда не спешим, — ответил Аугусто.

Они помолчали. В баре никого, кроме них, не было.

— Ну говори, что ты хотел мне сообщить.

— Сейчас. Это совсем просто.

— Так говори.

— Как ты считаешь, кто заграбастывает денежки, которые мы зарабатываем?

— Как кто? — удивился Хоакин, — Конечно, хозяин завода да еще акционеры.

— А кто делает детали, которые потом идут на продажу?

— Похоже, вы меня исповедуете. Брось-ка ты эти штучки и давай говори по-серьезному, — сказал Хоакин.

— Я говорю серьезно, а ты отвечай.

— Ну, мы, конечно!

— Что же получается?

— Ты хочешь сказать, что все производим мы и деньги — это тоже наш труд. Так, что ли?

— Именно это я и хотел сказать, Хоакин, — ответил Энрике.

Они помолчали. Энрике и Аугусто достали кисеты с табаком.

— Чем ты собираешься теперь заниматься? — снова спросил Аугусто.

— Теперь? Я тебя не понимаю.

— Со службой в армии покончено, верно? Раньше ты, кажется, учился.

— Да. Но теперь с этим будет потрудней. Отец уехал, и мне надо заботиться о семье. Придется работать сверхурочно.

— Трудно, не так ли?

— Конечно. Пока не обвыкнешь, придется попотеть.

— Ну, это утешение для дураков. К плохому нельзя привыкать. С плохим надо бороться, Хоакин, — веско заметил Аугусто.

— Я думаю, мы можем требовать, если подкрепим наши требования борьбой. Мы должны помочь друг другу. На заводе возможно вести работу, пусть нас будет немного: пять-шесть человек вполне достаточно.

— Читал газеты? Гитлер покончил самоубийством в Берлине, русские идут по Германии. Итальянцы не в счет, а японцы скоро сдадутся. Прекрасная обстановка для нас, — сказал Аугусто.

— Да, правильно.

— Именно поэтому многие ушли в горы. Испанские партизаны из французских отрядов маки в декабре прорвали пограничную оборону в Пиренеях, — заметил Энрике. Он закурил, и кончик его сигареты красным огоньком светился в темноте.

— Может, вы хотите, чтобы мы тоже ушли в горы, — улыбнулся Хоакин.

— Нет. Я бы предпочел, чтобы ты остался с нами, — ответил Энрике.

Хоакин помолчал, прежде чем ответить на вопрос друга. Окурок жег ему пальцы.

— Я не против пойти с вами. Вы всегда впереди, с вами можно хоть куда. Вы единственные, кто действует смело и открыто.

Энрике и Аугусто улыбнулись.

— Нет, не единственные. Кроме нас, есть еще сенетисты, социалисты.