За день до послезавтра - [174]
Старика звали Эфраим Учумов. Он ждал немцев. Ему было 90 лет ровно, он прошел войну, когда был молодым и глупым. Войну, оставившую давно зажившие шрамы на теле и так и не сумевшие зажить — в душе. Он прекрасно знал, чего хочет сейчас, когда мимо его домика на пересечении железной и автомобильной дорог, ровно на полдороге между Калининградом и Гвардейском, идут и идут колонны вражеской техники. После войны он служил в Польше на тральщиках, дружил с несколькими моряками-поляками и был уверен: будь они живы, они не допустили бы. К немцам у него давно не было ненависти, но с 1941 по 1943-й бывший «матрос Учумов», он же для своих «Эфа» и «Учум», провоевал в морской пехоте, и убивать немцев ему было как-то привычнее. Он не думал, что ему удастся сейчас кого-нибудь убить, но из его руки свисал тяжелый топор, и бывший старшина 1-й статьи продолжал ждать, щурясь от пыли и летящих в лицо снежинок, поднятых с асфальта сотнями катящихся мимо колес, едва удерживаясь, чтобы не заплакать от ненависти и бессильной стариковской обиды. Спину ему буравил взгляд внука, категорически отказавшегося уходить. После многих минут крика они все же договорились о том, что уйдут, как закончат все, — и хотя тогда он согласился, сейчас от этого было еще больнее.
Сидящий на броне командной «Rosomak-WD» генерал бригады столкнулся со стариком взглядом. Он не боялся возможных стрелков и пересел из тесноты машины наверх, благо это позволяла удлиненная выносная гарнитура установленной в машине мощной радиостанции. С американским HMMWV в командном варианте это было бы невозможным, но он предпочитал польскую «Росомаху», пусть и дооборудованную датской компанией «WB Electronics». С брони имелся хороший обзор во все стороны, именно поэтому он сумел разглядеть русского в подробностях. На груди у старика было нацеплено несколько разноцветных медалей, но Бартняка удивило другое. Ниже других, на левой стороне груди моряка висел «Krzyż Walecznych», то есть «Крест Храбрых», вторая по значимости военная награда Польской Республики. Чудо, что он разглядел его с проносящейся мимо на большой скорости машины, но цвет ленты и форма колодки были уникальными, такое ни с чем не спутаешь. Такой же орден был у отца Иренеуша, поэтому он взбесился. Заколотив в броню откидным прикладом укороченного штурмового карабина, он заставил водителя резко затормозить и мягко спрыгнул на асфальт, даже не дожидаясь полной остановки машины. Несколько человек десантировались вместе с ним, и тут же в нескольких метрах позади остановилась еще одна «Росомаха» — выполненная в наиболее распространенном варианте и несущая автоматическую 30-мм пушку в башне и спаренный с ней 7,62-мм пулемет. Наводчик развернул башню на русского деда, и это выглядело настолько гадко, что генерал грязно и изобретательно выругался. Это заставило опустить свой карабин идущего рядом офицера его штаба. Пока машины тормозили, русский остался в двух десятках метров позади. Неторопливо двигаясь, генерал Бартняк на всякий случай внимательно разглядывал местность вокруг. Мимо продолжали проноситься разнообразные машины, принадлежащие бригадам и отдельным батальонам его дивизии — «Росомахи» и «Опалы» разных модификаций, многочисленные «Хамви», армейские грузовики и автоцистерны. Солдаты глядели на них из кабин, с брони, из кузовов тентованных машин, — некоторые козыряли двумя пальцами, остальные просто останавливали на нем и остальных взгляд, пока их машины обдавали его холодной пылью и теплым воздухом выхлопа.
Не было похоже на то, что это засада. Вдалеке виднелись дома, но железнодорожный переезд стоял на практически открытой местности. Его окружало несколько деревьев и довольно много разных по высоте кустов, но без листвы они были совершенно прозрачными, только чернели в переплетении веток не склеванные птицами ягоды. Хлопало маленькое окно в домике, развевалась занавеска. Шлагбаум был закрыт (вероятно, автоматикой) и так и снесен закрытым. Это была не засада, — генерал бы почувствовал. Просто старый безумец, живущий воспоминаниями о давно ушедшей молодости и сильной стране. Не дай Боже оказаться на его месте.
До старика осталось несколько метров, и Бартняк смог убедиться в том, что глаза его не подвели. Это действительно был «Крест Храбрых», на засаленной, но сохранившей свои цвета ленте. В верхнем же ряду наград русским была прицеплена необычная медаль серебряного цвета, наложенная на якорь, и украшенная цепочкой, спускающейся с колодки, — удивительно красивая, таких Бартняк раньше не видал. Генерал учил русский язык в школе и позже повторял в Академии, но не смог найти каких-то слов. Он пытался растравить себя мыслью о том, что видеть высокую награду родной страны на груди русского — это оскорбление, но мысль прошла, так и не заставив его испытать гнев. Коммунистическое правительство подлизывалось к могучему соседу, награждая его представителей своими орденами и медалями и в войну, и позже. Никаких морских сражений у польских берегов, под Слупском и Гдыней, не было, — значит, этого моряка наверняка наградили за боевое траление в польских водах или что-нибудь в этом роде. Но все равно…
