За чудесным зерном - [11]

Москва гудела, звенела, рычала тысячами автомобильных рожков, ошеломляя даже привычных своих жителей, а в ушах у Вити и Кости вся уличная суета слилась в один

гул.

Но до университета они добрались. Огромный, раскинувшийся на четыре улицы, он тоже подправлялся. Снаружи на воздушных качелях висели маляры, в широких коридорах стоял крепкий запах свежей побелки.

Для того, чтобы найти Мирзаша Алдиарова, нужно было добраться сначала до профессора Петровского. Мальчики спрашивали о нем всех, кто им попадался на дороге. Тщетные вопросы. Здание было наводнено сезонными рабочими, которым не было дела до профессора.

Мальчики бродили по коридорам, заглядывали в раскрытые двери. Широкооконные комнаты, загроможденные скамьями, мелькали одна за другой. На стенах пестрели рисунки — то части машин, то части человеческого тела. На одном шкафу стоял огромный стеклянный глаз.

В каком–то крутом закоулке Костя и Витя столкнулись с невысоким человеком. У него была борода клинушком, голубые глаза, которые казались сильно увеличенными от стекол очков. Человек взглянул на мальчиков недоумевающе и рассеянно. В руках у него была куча покупок. Подбородком он придерживал красный круглый сыр и две банки варенья.

— Извините пожалуйста, — обратился к нему Витя, — не знаете ли вы Петровского, Клавдия Петровича? Мы были бы крайне благодарны…

Голубые глаза напряженно уставились в одну точку.

— Чертовски знакомое имя… Кто такой? Нет, не припомню. Извините. — И человек, прихрамывая, скрылся в проходе.

Наконец после кружения по университету мальчики очутились в небольшой комнате. Здесь была канцелярия. Густо пахло сырой штукатуркой. Между двумя стремянками была переброшена доска; на ней скулил песню вихрастый молодой маляр, а под доской приютился канцелярский стол с бумагами, перьями и карандашами.

Невозмутимый секретарь, защитив голову от летящих брызг раскрытым листом «Правды», хладнокровно сидел у стола и что–то писал.

Возле него горячился встреченный раньше мальчиками невысокий человечек с жидкой полуседой бородкой кли- нушком.

— Я вам говорю, товарищ, — руки опускаются. — Говоривший действительно попробовал опустить руки, но банки с вареньем закачались, а сыр соскочил на пол и укатился под стол. — И всюду ремонт… Люди ломают себе ноги…

— Но ведь вы же, профессор, говорили, что он сломал ногу, когда соскочил за вами на ходу с трамвая.

— Ну да, за мной; я ведь не мог оставаться. Она мне показалась замечательной и достаточно старой.

— Кто она?

— Китайская ваза в окне… Пришлось соскочить.

— Что ж, ваза стоила сломанной ноги?

Хромоногий человек презрительно улыбнулся.

— Она не стоила и штрафного рубля, который пришлось заплатить милиционеру. Скверная подделка. Но я боюсь, что мне придется отказаться от поездки.

— Почему, профессор?

— У меня, очевидно, тоже растяжение сухожилия правой ноги.

— Вы страдаете? — участливо спросил секретарь.

— Гм… боли нет, не замечаю. Но я хромаю, я сильно хромаю. Не знаю, сумею ли я выехать во–время.

Человек сделал приветственный жест рукой, взял написанную справку, переложил сыр подмышку и, припадая на одну ногу, направился к выходу.

Когда профессор был уже на пороге, секретарь окликнул его:

— Товарищ профессор! Вы можете спокойно собираться в дорогу.

— Почему это?

— Потому что вы не растянули сухожилия, а только оторвали каблук на одном ботинке.

Мальчики и маляр фыркнули: действительно одного каблука не было.

Профессор взглянул на бескаблучный ботинок.

— Я вообще, — сказал он веско, — не рассеян. Но немудрено, что болезнь Мирзаша меня расстроила. — И он вышел.

— Как он сказал? — толкнул Витя товарища.

— По–моему, Мирзаша. Значит…

Они оба повернулись к секретарю и одним духом выпалили:

— Кто этот профессор?

— Клавдий Петрович Петровский, археолог, — был ответ.

— Мы же его спрашивали о Клавдии Петровиче Петровском, а он не мог припомнить, чья это фамилия! — воскликнул Витя.

Оба мальчика бросились вдогонку за профессором.

Секретарь посмотрел на часы. Стрелки показывали ровно час. Тогда он собрал со стола бумаги, аккуратно сложил газетный лист и ушел, предоставив все помещение во власть маляра.

Тот яростно обмакнул кисть в ведро и во все горло запел песню.

ГЛАВА VII

Профессор Клавдий Петрович Петровский обладал феноменальной памятью во всем, что касалось науки, но в обычной жизни бродил как потерянный ребенок и вдобавок обижался при малейшем намеке на свою рассеянность.

В университете его, однако, уважали не только за научные заслуги. Все помнили, как профессор Петровский в 1907 г., после расстрела студенческой демонстрации, встретился с московским генерал–губернатором. Губернатор протянул ему с любезной улыбкой руку, но Петровский спрятал свою руку за спину и сказал, глядя в глаза начальству: «Не настолько я, чорт возьми, рассеян, чтобы пожать вашу руку!»

Профессора выслали за пределы Европейской России. Он не огорчился и через месяц уже погрузился в работу по исследованию памятников XV века в Тобольской губернии.

Без средств, без друзей, без поддержки — он ухитрился во время своей высылки побывать два раза в Средней Азии.

Результатом этих путешествий была работа о влиянии древнего Китая на персидское искусство, сделавшая ему имя в Западной Европе. Тогда же профессор познакомился с Мирзашем Алдиаровым, который сначала был проводником, а потом стал другом и опекуном Клавдия Петровича.