За чертой - [23]

и не покажет звездопад —

под вулканическою сажей

какой зарыли в сердце клад…

Над бесполезным чародейством

стихов, которых не писал,

какое грубое злодейство

в лицо — наотмашь, наповал!»

Но недоволен последней строфой,

ищет другую. И не найдя таковой,

без огорченья

тему берет под другим углом зрения:

«Не надо глупой суеты!

Пока хватает красоты,

достойной обладания —

живи, как будто навсегда

блестят глаза, блестит звезда,

несет волна желания!..

И не гляди, что неба щит

по краю ржавчиной покрыт

от злой горы дыхания —

боятся дети и рабы.

Оставь бессмыслицу судьбы

за рубежом внимания!»

— Не современно, не верно, нелепо, и сладко, и вяло!

Легла меж бровями упрямая складка

и, все зачеркнув, начинает сначала!

«Когда перед рассветом серым

угомонится грубый гром —

наяда выйдет из пещеры,

где забавлялась с рыбаком.

И, вся полна истомной ленью,

перепугается она

невиданного населенья

преобразившегося дна.

А над волнами дыма злого

лениво тают облака

и абсолютно никакого

привычного материка!

И вот она растреплет косы

и, плача, станет ручки гнуть,

что вновь беспечного матроса

ей с сонной лодки не стянуть…

…А для тебя какая прибыль,

что кончится твоя страда,

и в тело пучеглазой рыбы

ты переходишь навсегда?»

Но слишком условен в концовке вопрос…

Да и насчет этих «ручек» и «кос»…

И, размышляя, рисует бесхитростный вздор:

дым завитками над гребнем весьма приблизительных гор,

нагую фигурку, цветочки, листочки…

И, крепко вздохнув, по-иному кроит стихотворные строчки…

…А город живет —

засыпают одни, а другие спешат по местам,

и лица у них не похожи на лица дневные,

им в людях открыты все тайны ночные,

порочные, грязные, жалкие, злые,

отвратительные и смешные —

и — по характерам и кошелькам —

они помогают другим веселиться:

встретить, встретиться, объединиться,

потанцевать, обожраться, напиться,

совокупиться.

(А то обокрасть и убить — и скрыться.)

Город живет. В переулках, углах, закоулках, аллеях,

слипаясь в походке,

скамейки бульвара

грея

до ста атмосфер нагнетаемой страстью,

завистливый глаз исподлобья волнуя,

влюбленные пары

измочаливают поцелуи.

Искоса глядя на них — поставщицы продажного счастья

под зонтиком синим сияний фонарных

свою начинают работу:

там, где таверны на площадь блюют музыкальную рвоту,

хватая за фалды хмельных и непарных,

на ночь ли, сдельно ли,

прелагают им дело постельное…

А город живет. И скоростью шваркая,

мчатся машины под пальмовой сенью центрального парка —

спешат на собранья, балы, заседанья, спектакли, забавы…

Ночь будет душная, ночь будет жаркая,

зловещи, как взрывы, под светом фонарным колючие листья агавы,

но люди бездумны и будто бы правы,

из жизни обычной в ночную феерию канув.

Женские платья блистают, как райские птицы,

нежно сияют нагие и руки, и груди, и плечи,

искусные реют и веют ресницы,

еще оттеняя зрачков наркотический жар.

А в небе над ними зловещие пышут зарницы,

далеких вулканов

рыжеет пожар.

И гаснут глаза, и линяет раскрашенный рот,

как будто гримасой его искажает агония…

Что же тебя ожидает, стоит у твоих ворот,

о, Посейдония!

9.

Тянет куреньями

гашишными

в воздухе дыханьями душном.

Музыканты манерами различными

пищат, визжат и гремят —

словно таран по ушам —

чтобы сосед не расслышал соседей.

И вот сидят,

почти прикасаясь коленями,

шепчутся: «Нужно… Нужно…

Толпа, товарищ, глупа,

и обещаний не надо жалеть ей…

Бей богача поперек лба!

Сарынь на кичку и смерть дворцам!

(А власть, разумеется, нам…)

— А вы слышали, что говорят,

будто строенье земное не так уж прочно —

вулканы проснулись… Леса горят…

— Это все богачи распускают нарочно!

Верфи, было, прекратили закладки,

отпускали рабочих целыми сменами…

Злобились массы,

и печатали мы прокламации:

„Пролетарии! Час настал!”

И вот снова дела в порядке:

в предвиденьи эвакуации

правительственные заказы

разбили девятый вал!..»

— Богачу и вулканы — полезные факторы —

не надо — потухнут, а то разгораются…

— Но и пролетарий — гнида не малая:

за надбавку к прибавке продаст идею… —

«Будем у власти — его не побалуем, скрутим шею!..»

…И наблюдающий из полиции

слушает и удивляется:

С этой позиции…

Как же так получается?!

А в противоположном углу

другая компания

тоже прижалась к столу

для конспиративного собрания.

Шепчутся: «Нужно… Нужно…

— Правительство с левыми слишком дружно.

— Посещая заводы, с рабочими лижутся

министры из сдобного теста! —

— Пора прописать пролетариям ижицу

и, в зародыше бунт задушив,

поставить на место! —

Но и богачи хороши:

с мяса ли, с рыбы ли —

им все равно лишь бы прибыли!

Сволочь не малая!

Им — барыши, а ты погибай за идею!

Будем у власти — их не побалуем,

скрутим шею!

А наблюдающий из полиции

слушает и удивляется:

— С этой позиции…

Как же так получается?! —

Но мысль — по инструкции — вещь посторонняя

и, не расцвев, потухает ирония…

О, Посейдония

10.

Глохнет ночь. Время к времени медленно лепится.

Глохнет улица, будто чужая,

идешь — никого не встречая…

Только одна еще вывеска светится.

Мимо шагающий буквы,

нарочно неловкие,

с трудом разбирает прохожий.

И улыбается понимающе

(словно поглаживая по головке)

«Клуб Молодежи».

…В подвале цветной полумрак,

у стен — в закоулках — целуясь, скучают вдвоем.

Играет оркестр, задыхаясь в истоме глухого оргазма,

блещет, как озеро, пола узорчатый лак,

и на нем —