За час до рассвета - [4]

В соседнем доме скрипнула калитка, с улицы заговорила пожилая соседка:

— Не утерпела, в центр сбегала заглянуть. Не приведи господи, силища! От гари и копоти не продохнешь, от рева моторов оглохнуть впору.

— И-и, порушена наша жизнь.

— Нам с тобой не впервой, в восемнадцатом тоже видели немцев.

Надежда Илларионовна перегнулась через ограду, сказала:

— Эти, говорят, прямо-таки звериной породы.

— Господь их знает… Прощевай…

Сгустились сумерки, но Надежда Илларионовна в дом не возвращалась, она сама себя определила в караульные.

А в доме Трубниковых шел взволнованный разговор. Трагические события последних суток — жестокость оккупантов, о которой все читали раньше и слышали по радио, но судили все-таки несколько отвлеченно — ошеломили… Каждый рассказывал то, что видел.

Николай Лунин был в порту, когда немцы ворвались в город. Пароход «Руслан» с ранеными красноармейцами не успел отойти от причала. Фашисты сбросили раненых за борт, а тех, кто попытался выбраться на берег, добили из автоматов.

Миша Поляков случайно оказался свидетелем расстрела военнопленных. Их выстроили вдоль крутого спуска к морю. Обойдя шеренгу, офицер приказал по-русски: «Коммунисты и комсомольцы, шаг вперед!»

Строй на мгновение замер, потом шеренга качнулась, и все, за исключением одного, сделали шаг вперед. Оставшийся пугливо оглянулся и торопливо занял в выщербленном строю свое место.

«Ах так?! — удивился офицер. — Тем лучше». Послышалась отрывистая команда…

Склады и магазины города разграблены. Около центральной библиотеки всю ночь горел костер из книг. Школы превращены в казармы…

Утром в центре города на перекладине фашисты повесили семь человек — начальника порта Ивана Даниловича Изотова, слесаря Александра Пахомовича Дудина, паровозного машиниста Михаила Ильича Конева, инженера Владимира Мироновича Левченко… Троих опознать не удалось.

Метелин пристально всматривался в знакомые лица ребят и девчат. Смятения не заметно, выражают одно — суровую решимость. Из надежных, испытанных по совместной работе, сформировал он подпольный горком комсомола. С Мишей Поляковым крепко сдружился еще в институте. Рядом с Поляковым сидит Николай Лунин с широким шрамом на лбу. Эта отметка осталась навеки в знак подвига — шестилетнюю девочку Николай выхватил из-под колес поезда. Он сын паровозного машиниста. В составе комитета Валя — жена Полякова. Ну а Ирина Трубникова все-таки добилась своего! Сейчас она не сводит влюбленных глаз с Метелина и совершенно спокойна: раз рядом с ней находится Семен, значит, ничего плохого с ней не случится.

— Враг нарушил мирный уклад нашей жизни, — говорил Метелин, — стремится поработить наш город. Тяжкие испытания выпали на нашу долю. Знайте же, товарищи, что здесь мы теперь полномочные представители Советской власти. Если кого расстреляют фашисты — значит, мы его не защитили. Если кого угонят на каторгу в Германию — значит, мы не сумели его отстоять.

Машинально, про себя, Ирина повторяла его слова: «Да, мы за все в ответе». А Метелин продолжал:

— Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть. Тот, кто пойдет с нами, должен, обязан забыть собственное «я», должен забыть о личной жизни, всего себя отдать борьбе за спасение Родины. Еще раз подумайте, кто не уверен в собственных силах или не готов в любую минуту пожертвовать жизнью, тот пусть уступит место другому. — И снова повторил: — Прошу, подумайте!

Поднялся Николай Лунин, по-военному отчеканил:

— Своих решений не меняю!

— Что скажешь ты, Трубников?

Костя встрепенулся, вскочил:

— Затем и вернулся: буду биться насмерть!

— Твое слово, Ирина?

— Ты его знаешь.

— Что скажешь ты, Михаил?

— Говори, что надо делать? — на вопрос ответил вопросом Поляков.

— А ты, Валя?

Жена Михаила Полякова ответила просто:

— Куда муж, туда и я.

Лицо Метелина слегка побледнело. Он присел к столу, открыл ящик, достал кожаную папку, раскрыл ее, взял отпечатанный на машинке листок. Дрогнувшим голосом сказал:

— Спасибо, друзья, за верность Родине!.. А теперь, как положено солдатам, примем клятву. Я, Семен Метелин, секретарь Приазовского горкома комсомола, вступая в ряды бойцов с фашизмом, клянусь отдать все силы, знания, а если потребуется, то и жизнь за освобождение любимой Отчизны! Клянусь быть бесстрашным при выполнении боевого задания. Клянусь всеми возможными средствами и способами спасать советских людей от голодной смерти, болезней, угона на гитлеровскую каторгу, вселять в наших людей веру в скорое освобождение. Если я нарушу клятву, пусть меня постигнет всеобщее презрение моего народа, позорная смерть от рук моих товарищей! Смерть фашистским оккупантам!

Когда прозвучала клятва последнего члена комитета, снова заговорил Метелин. Теперь он не советовался, не уговаривал, а отдавал строгие приказы:

— С сегодняшнего дня мы открываем свой фронт против фашизма. Мы окружим врага всеобщей ненавистью, не дадим ему ни минуты отдыха, будем громить его штабы, склады, передавать Красной Армии нужные сведения.

Он предложил всем немедленно приступить к прежней работе. Ирина хотела крикнуть: «Не буду их лечить, не буду!» И хорошо, что не крикнула. Семен, как бы прочитав ее мысли, сказал: