За аравийской чадрой - [15]

Когда через пять часов мы доехали до какого-то оазиса, я совсем пал духом. Запах рыбы, исходивший от моих брюк, оказывал магическое действие на окрестных собак, и они с лаем сбегались ко мне со всех сторон.

Нам разрешили остановиться в небольшом глиняном домике, и, когда мне удалось наконец захлопнуть перед носом у своих врагов тяжелую деревянную дверь, я поднялся на плоскую крышу. Наконец в безопасности! Ни один пес не заберется сюда и не станет требовать, чтобы я сменил брюки! Тем более что чистые брюки лежали в чемодане, предохраняя от случайных повреждений мои фотоаппараты.

Итак, я устроился поудобнее и приступил к завтраку. Хлеб был твердый как камень, но я уже давным-давно научился раскалывать его одним ударом ножа на мелкие кусочки так, чтобы они не разлетались в разные стороны. Кроме того, я виртуозно вылизывал банки из-под селедки в масле, сохраняя при этом бороду в девственной чистоте, а губы — в целости и сохранности.

Питьевая вода в оазисе оставляла желать много лучшего. Она была грязновато-мутного цвета, соленая, с каким-то очень неприятным привкусом. В общем на лукуллов пир моя трапеза не была похожа, но все-таки насытиться мне удалось.

Покончив с едой, я подошел к краю крыши и стал смотреть вокруг. И тут передо мной возникли картины природы, которые всегда наполняли мою душу невыразимым счастьем, и уже сама мысль о возвращении в лоно цивилизации начинала казаться мне нелепой и противоестественной.

Вдали в трепещущем от зноя воздухе пустыни высится голубовато-серый горный массив, до него зеленеют рощи финиковых пальм. В том месте, где начинаются глиняные домики, с ближайшей горы спускается, извиваясь, как змея, каменная стена. Она защищает жителей поселка от вражеских набегов со стороны равнины.

Сейчас трудно себе представить, что этот идиллический оазис порой превращался в поле битвы. Вот бегут двое ребятишек-пастушков с огромным стадом овец; за ними мчатся, заливаясь лаем, рыжие псы. Всех их окутывает огромное облако пыли, так что я могу проследить их путь до самой каменной стены. Под сенью нескольких пальм у колодца работают люди. До меня доносится монотонная песнь и такой же надрывный скрип колодезного колеса. Потом слышится плеск воды, и из небольшого водоема устремляются к многочисленным грядкам длинные ручейки, похожие на скользкие серебристые пояса. Босоногие темнолицые мальчуганы бегут рядом с водой, загоняя ее в узенькие каналы, из которых она растекается по желтой, задыхающейся от жажды земле. Эта земля разделена на ровные квадраты полей, причем у каждого поля свой цвет: пыльно-желтый, желто-бурый, грязно-бурый и от нежно-светло-изумрудного до темно-темно-зеленого.

Кроме нас в оазис пожаловали еще гости — маленький караван. С моей крыши было хорошо видно, как вдалеке, почти у самого горизонта, медленно передвигаются силуэты верблюдов, вытянувшихся в ровную, изящную линию: каждый верблюд привязан к хвосту шагающего перед ним собрата. Когда караван вошел в поселок, я спустился с крыши, чтобы рассмотреть его поближе. Он состоял из полусотни верблюдов всех оттенков желтого, бурого и серого цветов.

С караваном прибыло много женщин. Обычно их бывает гораздо меньше, но на это я обратил внимание далеко не сразу. И лишь после того как я достал кинокамеру, а начальник каравана стал шипеть на меня, словно строптивый верблюд на погонщика, я почуял что-то неладное.

Ниангара посоветовал мне быть осторожнее. По его мнению, эти женщины были рабынями, которых везли на невольничий рынок. А может быть, их уже купил какой-нибудь богатый купец, возможно даже сам султан, и их везут в султанский гарем. Начальник каравана обязан доставить груз к месту назначения в целости и сохранности, и, вероятнее всего, он решил, что моя кинокамера в какой-то мере ущемляет интересы его владыки…

Оазис остался позади, и мы снова едем через каменистую пустыню к Шибаму, городу небоскребов.

Перед нами расстилается лента золотисто-желтого песка. Это так называемые поющие пески. Когда ветер срывает слой песка с более твердого грунта, нередко возникают песчаные отмели, и, когда их заметают новые слои, происходит своеобразная вибрация, воспринимаемая ухом как звук, похожий на голос. На вид песок кажется твердым и плотным, но верхний его слой чрезвычайно податливый. Иногда он предательски прячет от взгляда путника глубокие ямы, в которые тот проваливается на каждом шагу.

Просто удивительно, как рессоры лендровера и наши почки выдерживают такую тряску. Когда колесо внезапно проваливается в яму, вулканическая пыль почти не амортизирует удар. Во все стороны летит песок, словно брызги воды, когда вы едете по дороге, залитой дождем. Да, порой нам действительно кажется, что наша машина — это корабль, плывущий по волнам среди бурного моря. А наши нервы подвергаются весьма суровому испытанию: мы все время ждем аварии. Ведь если лендровер, провалившись в очередную яму, откажется от дальнейшей борьбы с природой, мы застрянем всерьез и надолго. Рассчитывать на чью-либо помощь здесь не приходится.

Но вот наступил момент, когда мы почувствовали твердую почву под колесами и решили выжать из машины все, на что она способна. За нами поднялось облако пыли длиной в целый километр. Когда же нам захотелось сделать первую остановку для отдыха, это облако мгновенно окутало нас со всех сторон. Оно настигло нас совершенно неожиданно, и мы даже не успели сообразить, что дует попутный ветер. Через секунду все исчезло за непроницаемой пыльной стеной. Бежать было некуда. Мы буквально не видели протянутой вперед руки.