Южный ветер - [107]

— Мистер Кит!

— Все сентиментальные люди преступники.

Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их время.

— Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала. Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?

— Да, я помню, вы произносили какие-то слова в этом роде. Мне они показались весьма примечательными, поскольку я со своей стороны до сей поры так и не встретил ни мужчины, ни женщины, ни даже ребёнка, которому удалось бы меня шокировать. Существуют люди, по любому поводу приходящие в ужас, это их основное занятие. Я отношусь к ним с глубочайшим подозрением. Приходить в ужас — это прерогатива парвеню. Если мне и случалось когда-либо покраснеть, то причиной тому было не скверное поведение какого-то человека, а скверный характер его мышления. Я же всякий раз, как становлюсь свидетелем так называемого скандала, благодарю Бога за возможность увидеть нечто новое и получить новые знания, которые пойдут мне на пользу.

— Ничего нового в скандальных поступках мисс Уилберфорс я не нахожу, а её привычка разоблачаться…

— Позвольте отметить, что люди, живущие на этом острове, имеют склонность к безответственной болтовне и преувеличениям. Но одно можно сказать со всей определённостью. Эти её эскапады, если они и вправду имели место, никогда не происходили раньше полуночи — единственным прискорбным исключением являются вчерашние послеполуденные часы, когда на улице было ещё темнее, чем ночью. Если эти ваши приличные люди столь церемонны, что они делают на улицах в такой неподобающий час? Я в это время сплю, и им советую. Возможно по этой причине я ни разу и не видел названную леди в состоянии алкогольного опьянения. Но если бы мне повезло встретиться с ней, я бы определённо шокирован не был.

— И как бы вы поступили, позвольте спросить?

— Ощущения, вызываемые во мне каким-либо зрелищем, зависят от моего психологического состояния в соответственный момент. Я могу, например, пребывать в состоянии елизаветинской игривости^{142}. В этом случае я мог бы прежде всего обратить внимание на юмористическую сторону происходящего. Если хотя бы половина того, что я слышал, правда, наблюдать за ней в такие мгновения чрезвычайно забавно. Возможно, я рассмеялся бы и смеялся до тех пор, пока меня не хватил бы апоплексический удар. Я очень желал бы, чтобы англичане сохранили хоть малую толику присущего им некогда чувства юмора, уничтоженного пуританизмом, диспепсией, чтением газет и неумеренным потреблением чая. Хорошо бы его воскресить. А для достижения такой цели нет лучшего средства, чем славный пьянчуга. В качестве возбудителя смеха он куда эффективнее и обходится намного дешевле, чем любая из выдуманных до сей поры пантомим; а то, что он несколько старомоден, делу ничуть не вредит.

— Должен сказать, мистер Кит, я не думаю, что Господь сотворил хоть одного человека ради того, чтобы над ним потешались.

— Возможно и так. Однако от этого никто не делается менее смешным. С другой стороны, я мог бы в эту минуту оказаться назойливым гуманистом, от чего и мудрейший из нас не застрахован. В этом случае я, пожалуй, поддался бы искушению ласково, но решительно отвести её домой, притворившись, насколько то в моих силах, таким же пьяным, как она — притворившись, как вы понимаете, ради того, чтобы она не чувствовала какого-либо неудобства. Мне бы, разумеется и в голову не пришло обидеть её хотя бы одним укоризненным словом; ни в коем случае не следует посягать на сокровенные чувства и самоуважение человека, пусть даже и пьяного. И опять-таки, будь я в обычном моем рассудительном состоянии, я несомненно отошёл бы в сторонку и поразмыслил, как размышляю нередко, о безрассудстве всяческой невоздержанности. Пьянство — какой постыдный порок! Как много достойных мужчин и женщин пали его жертвой; мужчин, которых я знал, женщин, которых любил и даже уважал! Это заставляет меня думать, что мы должны испытывать благодарность к человеку, дающему нам яркий пример печальных последствий пьянства. Если то, что вы говорите о мисс Уилберфорс, справедливо, нам следует относиться к ней, как к ниспосланному свыше предостережению. Предостережения же не даются задаром. Между тем вы, господа, предлагаете упрятать этот посланный нам небесами пример в санаторию. Что представляется мне открытым вызовом Провидению.

— Наш план по крайней мере обезопасит её от гибели под колёсами какой-нибудь телеги.

— Простите, но почему бы этой милейшей женщине и не погибнуть под колёсами, если ей того хочется? Это было бы уместным завершением её короткого и радостного жизненного пути. Более того. Мы только что говорили о том, какой сдерживающий пример она являет всем прочим. Так вот, если она умрёт в согласии с вашим планом, умрёт заключённой в какой-либо приют в качестве полуофициальной алкоголички, её пример утратит для тех, кто сейчас его видит, всю остроту и язвительность. Если мы хотим выжать из этого примера всё, что он способен нам дать, ей именно следует погибнуть под колёсами или ещё каким-либо насильственным способом. Только тогда мы и сможем сказать себе: Ах, мы всегда полагали, что употреблять спиртные напитки рискованно, но теперь мы в точности это знаем.