Южный Урал, № 5 - [25]

— Как-то к знаменитому скульптору Родэну ученик принес сделанную им статую фавна. Статуя была выполнена безупречно. И все же как будто чего-то нехватало. Родэн взял молоток, подошел к фавну и вышиб у него один зуб. И что же, — статуя сразу ожила. Вот чего, оказывается, нехватало — жизненности… То же ведь и в литературе. Еще, кажется, Шаляпин сказал, что в искусстве «чуть-чуть» много значит…

На одном литературном «четверге» Павел Петрович прямо заявил:

— Надо, чтобы на наши «четверги» ходили люди и не литературные. Из самой гущи жизни. Почему мы пишем слабо? От бедности впечатлений. Отсюда и неизбежное самоповторение. У Мамина тоже встречается самоповторение, но все-таки «Горное гнездо» и «Хлеб» — это два разных романа. Почему нужно обязательно ехать куда-то. Разве для того только, чтобы вставить пейзаж… Белая березка и прочее… Правда, здесь в городе, пожалуй, не найдется пейзажа с березкой. Зато здесь есть труд и люди труда. А, значит, и поэзия труда. Идите на любой завод, понаблюдайте там жизнь несколько недель — и перед вами откроется такой мир, такая масса творческого материала, что вы поразитесь. Да что завод. В какой-нибудь мастерской вы найдете и тему и образы. Мы не должны замыкаться в четырех стенах. Если мы будем сидеть с вами в этой комнате, мы ничего не увидим и ничего не напишем…

Никогда не забывал Павел Петрович звать писателей учиться у жизни, вторгаться в жизнь. О себе он говорил, обращаясь к молодым писателям:

— Про старое пишу потому, что знаю, чего вы не знаете, а про новое вам надо писать…

И все-таки писал и про старое и про новое. Противопоставление нового старому проходит как основная тема в сказах последних лет.

Особенно любовно П. П. Бажов относился к очерку. Этот жанр всегда его занимал. Ведь и сам он был превосходным очеркистом. Достаточно вспомнить «Уральские были» — прекрасную книгу о быте дореволюционного горнозаводского Урала, где острая публицистичность сочетается с яркой художественностью.

Когда обсуждался вопрос о создании книг по географии современного Урала, Павел Петрович с жаром отстаивал необходимость работы над такими книгами. Не случайно же он принял участие в сборнике «Свердловск».

— Это дело коллективное, — говорил он. — Одному тут не справиться. А надо, товарищи.

Ему хотелось воплотить в живых чертах, в художественных образах, в статьях и очерках весь Урал. Он считал необходимым для всех литераторов «писать летопись современности». Приводил в качестве примера очерки Мамина-Сибиряка и Немировича-Данченко об Урале.

— Все-таки у нас еще недооценивают труд очеркистов. А ведь это, товарищи, — большое дело. Хотя бы и в очерковой форме, а запечатлеть черты времени — необходимо.

Зато всякое отступление от исторической и жизненной правды возмущало его до глубины души. Он требовал точности, будет ли это художественное произведение, или публицистическая статья.

Два автора, написавшие пьесу, читали ее в присутствии Павла Петровича. Он сидел в своей обычной позе, опустив голову. Кончилось чтение, и Павел Петрович сказал свое слово:

— Вот у вас герой пьесы падает в шурф и сразу же произносит монолог. А представляете вы глубину шурфа?.. Пишете вы о том, что за полярным кругом создают оранжереи, целые «зеленые цеха», и выдаете это за новинку, а знаете ли вы, что еще сто лет назад русские ученые занимались проблемой озеленения Севера.

В произведении одного молодого писателя, талантливом и интересном, рассказывалось между прочим, как председатель колхоза разрешил юным туристам взять бревна для сооружения плота. Павел Петрович с возмущением говорил об этом эпизоде.

— Если и был где-нибудь такой председатель, так он или дурак, или преступник, которого надо судить за расхищение колхозной собственности. Вот к чему приводит незнание действительности…

Обсуждали книгу очерков «Карпинск». Автор нагромоздил кучу сырого материала, очень небрежно обработал его и сразу же вызвал резко отрицательную реакцию со стороны участников обсуждения. Но в горячих выступлениях критиков этой вещи трудно было отыскать главное, что бы помогло автору найти кратчайший путь к исправлению ошибок. Этот путь указал Павел Петрович.

— Надо ведь и о читателе думать, — сказал он. — Очерк-то ведь художественная литература… Вот я спрашивал об историческом прошлом. У другого города двести лет история, а сказать нечего. Карпинск — особь статья. Почему, например, когда в России было всего-навсего сто горных инженеров, один из них, Карпинский, попал в Богословск. Значит, чем-то отличался Богословск от других заводов. Неспроста это. Вот это и надо раскрыть. А сборник, что ж… Сборник весь надо перелопатить.

* * *

С чувством настоящей гордости говорил П. П. Бажов об успехах социалистического строительства, о культурном росте советских людей.

— Был у меня один знакомый — бывший комиссар финансов… В районном масштабе. Казалось бы, интеллигентный человек. Так он в 1918 году приехал в свое село, пошел в церковь, надел на себя ризу и сплясал в алтаре. Вот ведь какая психология. И люди были неплохие. Чистые сердцем, преданные делу революции. Культура была другая. Теперь не то. Если раньше поколение измерялось десятилетиями, так теперь оно измеряется пятилетками. Да что пятилетками. Каждый год приходят сотни тысяч высокообразованных молодых людей. А что будет через пять, через десять лет, — мы даже представить не можем… Недавно был я в Москве. Сижу в издательстве, смотрю — заходят два молодых человека. Начинают разговаривать между собой по-английски. Оказывается, наши советские студенты. Я уверен, — с каким-то вдохновением заключил Павел Петрович, — скоро у нас каждый кончающий вуз будет владеть тремя иностранными языками…